Александр Цыганов
Родина
Летним июньским вечером, когда чуткая тишина приглушает все звуки, добреет душа. Ты сидишь на теплом бревне у Вологды-реки, и после дальней дороги в одиночестве смотришь на горящие в красном закате купола Софии
Мимо тебя, счастливые, проходят Соборной горкой парень в белоснежной рубашке и девушка в легком, как дыхание ребенка, платьице. Сейчас в стороне твоего сенокосного детства также незабываемо дивно, на всю округу, светится родной Ферапонтовский монастырь, а у дальнего речного водопоя вечерне замерли тёмно-фиолетовые кони с былинными гривами Как давно не приходилось мне быть в своих местах, возле той самой солнечной заводи, где через звенящую кузнечиками тропинку ждет не дождется наша одинокая баня, под прокопченным потолком которой всегда мощно и приятно шумит сухим жаром, а душе становится покойно и отрадно, как в детстве.
Смешное милое детство! Мне никогда уже больше не возвратиться в твою сказку, но память печально и томительно зовет за собой, и я покорно и радостно отдаюсь ей Детство мое! Ты помнишься мне одним ослепительным ярким днем, в малиновом мареве которого плывет наш старый дом. А подле него загорода, где неизменно волнующе пахнет свежей рыбой упругая, как береста, желто-звонкая стружка. В жарком воздухе гудит зноем, золотые потоки испарений тают в вышине, изменяя горизонт волнистыми гибкими линиями. И средь густой травы-муравы ходулисто щеперится на веселой горушке наша кормилица Красотка и глупо-глупо пялится на меня, босоногого, сквозь первозданную кипень черемухи
А в хрустально-недостижимом куполе бездонного неба трепыхается крохотный зеленый самолетик неотвязная мечта безгрешных моих снов: схватить эту странную игрушку, обязательно сунуть ее в карман штанов, и чтоб она там, как добрый ручной зверек, ласково шебуршала, будто делясь своим сокровенным с единственным и верным другом Мое травяное бесконечное детство! Во веки веков будешь ты в моем сердце человеческом, потому что великой памятью первой любви, вечной девочки в синем июне, дало мне милосердно и бескорыстно удивительные силы жить и помогать другим.
А сегодняшняя светлая ночь приносит с собой успокаивающую прохладу вперемежку с медвяно-густым, тягучим запахом липы, и опять с такой же необъяснимой силой манит куда-то холодным светом серебристо-чеканная луна. Ты слушаешь тайную жизнь прибрежных ив, темных и молчаливых, и отчего-то робко-радостно ждется появления оттуда ни с кем не сравнимой золотоволосой девушки с загадочными глазами
Но вот ты уже идешь улицами своего города, теперь такими тихими и уютными, бережно прикрытыми туманно-прозрачным покоем, что будто сама душа просто, чуть слышным шепотом и произносит: «Здравствуйте, родные мои».
Дмитрий Чугунов
Вологда
Вологда, город мой, город чудное настроение
О любимых местах писать сложнее всего, потому что они не дробятся на площади и часы, они живут единым образом и единой музыкой в твоей душе. И такой стала для меня Вологда.
Необычное и странное первое впечатление дождь. Мелкие-мелкие капли его повисают туманом в воздухе. Я иду ранним утром от вокзала к автобусной остановке, потом еду в гостиницу, хожу по новым улицам, снова сажусь в автобус и возвращаюсь в центр влага небесная не прекращается. И зонт есть в руках, и даже подумываю раскрыть его над головой, но так и несу сложенным. Смотрю на людей вокруг на остановках, на ступенях магазинов, на тех, кто спешит на свою работу и вижу, что никто из них не идёт под зонтом.
Вологодский дождь словно второе измерение мира: его видишь, но почти не ощущаешь. Чувствуешь капельки на лице (вот где, наверное, вспомнится «поцелуй бабочки»), но волосы остаются сухими и полчаса спустя, и час
Такой дождь жил в воздухе и когда я смотрел на тихую тихую реку с колокольни Софийского собора в вологодском кремле, и когда в Спасо-Прилуцком монастыре подходил к могиле Константина Батюшкова, чтобы поклониться праху поэта.
Это был особенный дождь, не такой, как в других городах, дождь-настроение
Константин Батюшков и Николай Рубцов, два имени, которые будут звучать во мне.
Дом Батюшкова. Светлый, двухэтажный, обшитый досками, с балконом-галереей на втором этаже, так и кажется, что сейчас из приоткрытых дверей выйдет сам поэт поглядеть на гостя. Маленькая угловая комната это его. Круглый стол с самоваром посередине, два зеркала Его двадцать два года, проведённые здесь, падение в бездну неизвестности, его судьба предвосхищение и повторение судеб. Гельдерлин Батюшков Ницше, талант и безумие