Что, Вальтер?
Лицо Шелленберга дополнительно посерело.
Вы не заметили ничего странного, рейхсфюрер?
Если Гиммлер и не заметил ничего странного раньше, то сейчас уже не мог не заметить. Шелленберг вёл себя странно, будто не был самим собой и рейхсфюрер тут же «подвергся».
Что Вы хотите этим сказать, Вальтер?
Он ни разу не назвал Вас рейхсфюрером! сразу же «захотел сказать» Шелленберг. Ни разу!
Гиммлер оперативно посерел в ответ.
Вы полагаете, что
Да! решительно приговорил сомнения рейхсфюрера Шелленберг. За всем этим что-то стоит. Неспроста он тут сорил намёками. И неспроста фон Грейм прилетел к нему. И вряд ли с пустыми руками.
Вы думаете, что это правда?
Гиммлер мужественно дрогнул голосом.
Что именно?
Ну то, что Грейм прилетел к нему из Берлина?
Шелленберг не стал уходить глазами.
Фон Грейм фанатик, рейхсфюрер. Безмозглый фанатик. А, если его «везла» эта психопатка Райч, вывод ясен: на пару они могли и пробиться в Берлин, и «выбиться» из него. «Нам нет преград», как поётся о подобной публике в одной русской песенке! Наверняка, и с Гитлером они побеседовали: оба в авторитете у этого шизофреника!
В-а-аль-тер!
Шелленберг поморщился.
Не о том Вы думаете, рейхсфюрер
Гиммлер молча побледнел в ответ. Вскоре ему захотелось поделиться мыслями: эта ноша была слишком тяжёлой для одного. Делился он в формате «я возвращаю Ваш портрет».
А что Вы думаете «о том», Вальтер?
О шизофренике и политкорректности? ухмыльнулся Шелленберг. Ухмыльнулся кисло, без оптимизма, лишь покосив щекой. Ни глаза, ни губы не участвовали в иллюстрации.
Гиммлер поморщился.
Ва-а-ль-тер!
Шелленберг оперативно выправил щеку.
Я не исключаю худшего, рейхсфюрер
Даже сидя, Гиммлер пошатнулся на подкосившихся ногах: так невыносим был груз догадки.
???
Ни сил, ни политического мужества на текст у него не набралось. Но перевода не требовалось и Шелленберг «занёс меч»:
Полагаю, рейхсфюрер, что фон Грейм, хоть и прибыл к Дёницу, но по другую голову
И таким выразительным оказался его взгляд в рейхсфюрера, что тот немедленно потерял лицо. Маски под рукой у него не было, и на месте остались лишь глаза: выкатившиеся из орбит, с расширенными, как у кокаиниста, зрачками. Догадка состоялась
Рейхсфюрер: только что получено!
Закрепляя новую традицию, Шелленберг без стука вошёл в комнату Гиммлера. Вновь не случилось то, чего не случалось никогда: рейхсфюрер не указал Шелленбергу ни на злоупотребление доверием, ни на дверь. Всё потому, что бригаденфюрер никогда не заходил с пустыми руками даже, если они были пусты. Правда, нередко Гиммлер предпочитал бы обратный расклад: по части «профессиональных обязанностей» Шелленберг всё время напрашивался на родство с Кассандрой. Ни одна его информация не тянула ни на елей, ни на бальзам. Но все укоризненные взгляды рейхсфюрера отбивались одним-единственным Шелленберга, формата «предостережён значит, вооружён!». Ничего равноценного этому доводу выставить против рейхсфюрер не мог.
Но сейчас руки бригаденфюрера были не пусты. Одной из них Шелленберг и положил на стол перед рейхсфюрером какую-то бумагу. Гиммлер заранее дрогнул рукой и потянулся за листом. Вскоре буквы заплясали у него перед глазами: «Раскрыт новый заговор. По радиосообщениям противника, Гиммлер через Швецию добивается капитуляции. Фюрер рассчитывает, что в отношении заговорщиков Вы будете действовать молниеносно и с несгибаемой твёрдостью. Борман».
Кому адресовано?
К дрожащей руке Гиммлер добавил не менее дрожащий голос.
Гросс-адмиралу Дёницу!
Гиммлер побледнел и тут же упал духом. Не только потому, что Шелленберг опустил неизменное «рейхсфюрер», хотя и это не могло быть случайностью. В их общении «рейхсфюрер» было то же самое, что и «сэр» в общении между англичанами: попробуй, не скажи! И вряд ли бригаденфюрер всего лишь зарвался: за этим стояло что-то более серьёзное. А это «что-то» могло стоять лишь на пару с вопросом. С вопросом Гиммлера и его рейхсфюрерства. И поставить этот вопрос мог только один человек в рейхе: фюрер.
А почему именно Дёницу?
Гиммлер и сам бы не узнал своего голоса: так заметно тот сел.
Почему Борман пожаловался именно Дёницу?!