Именно поэтому к вопросу отношений с рейхсфюрером они подошли, как к сделке: ты нам, мы тебе! Именно поэтому ВЕК и не стал затягивать с отправкой спецпредставителя к Гиммлеру, уже не столько для ведения переговоров, сколько для оформления сделки и её немедленной реализации. Время подгоняло не только рейхсфюрера, но и деятелей Конгресса. Время «в лице» стремительно наступающей Красной Армии. А «мы с тобой одной крови!» вожди Еврейского конгресса могли сказать только рейхсфюреру: коммунисты безбожники и враги частной собственности «не с нашего двора, и даже не с нашей улицы»!
Каждую минуту после двадцатого апреля рейхсфюрер пребывал, как на иголках. И не только потому, что увидел на дне рождения фюрера отсутствие фюрера! Фюрер кончился остался лишь некондиционный герр Гитлер! Правда, с одной, но существенной поправкой: фюрер кончился только для Германии и дела наци. Для «отдельно взятых товарищей» он ещё не кончился. И тот, кто «скоропостижно заблудился на его счёт», имел почти гарантированную возможность оказаться в числе «отдельно взятых» в «отдельно взятые» помещения берлинского логова фюрера. Для «проведения с ними разъяснительной работы». Зная Гитлера, Гиммлер не сомневался в том, что так и будет. Такая перспектива ему не улыбалась, потому что «улыбалась» оскалом черепа «тётеньки в белом»!
Была и другая причина для «ощущения иголок одним местом»: в Берлин со дня на день должен был прилететь человек от Конгресса. Рейхсфюреру требовалось сделать всё для того, чтобы и «волки были сыты, и овцы целы». В переводе на понятный немецкий язык: ни одна каналья не должна была узнать о прилёте высокопоставленного еврея, никаких случайностей не должно было случиться ни до, ни во время, ни после.
А главное, результата следовало достигнуть в «день приезда день отъезда» и ни днём позже! Потому, что время поджимало. А само время поджимали каждый со своего бока не только русские, но и «партайгеноссе»: Кальтенбруннер, Риббентроп, Борман, Мюллер. И, если первые двое были нежелательными конкурентами по части благотворительности, перехватывая друг у друга «лучшие куски еврейского вопроса», то двое последних «работали на противофазе»: губили «проявления человечности» на корню.
А и в итоге «что в лоб, что по лбу»: хрен редьки не слаще. Не всё ли равно Гиммлеру, кто будет заниматься вопросом его «оптимизации» в каком-нибудь бункере: «единомышленник» Кальтенбруннер или «идейный противник» Мюллер? А в том, что к работе с рейхсфюрером изготовились оба, Гиммлер «как-то» не сомневался. Потому что хорошо знал обоих: настоящие партайгеноссе. То есть, беспощадные к врагам фюрера и рейха, пусть ещё вчера эти враги были друзьями, соратниками и даже начальством!
Всё прошло, как нельзя лучше: и человек прилетел, и встречал его один только Шелленберг. Если и были люди Мюллера и Кальтенбруннера, то они явно запоздали наверняка, по причине букетов, с которыми сейчас в Берлине была «напряжёнка». В числе прочих «остродефицитных товаров».
Человеком оказался Норберт Мазур, уполномоченный ВЕК. И прибыл он уже под конкретную договорённость, одной которой рейхсфюрер и мог выторговать себе благосклонное отношение отцов сионизма. Это был вопрос освобождения евреев из концлагерей. Не всех, конечно.
Насколько далеко Вы готовы зайти в своём жесте? без обиняков, напрямую «зашёл на цель» Мазур типичный еврей формата «клейма ставить негде». Определение «параметров широты жеста» не являлось прихотью ни одной из сторон: никто не хотел прогадать. Но в наиболее деликатном положении оказывался рейхсфюрер: чрезмерная «экономия» могла «незаметно перейти» в скупость и выйти боком. Персонально ему.
Пятьсот человек!
Не хуже профессионального лицедея Гиммлер перевоплотился в русского купца формата «Эх, была не была!». Но встречный энтузиазм почему-то не спешил навстречу. Напротив, визитёр старательно и чистосердечно прокисал лицом.
Тысяча! моментально сориентировался в обстановке рейхсфюрер, ещё активнее облекаясь в бесшабашного россиянина.
Евреек! моментально доработал щедрость визави Мазур. Из концлагеря Равенсбрюк!
Лицо рейхсфюрера исказила болезненная гримаса. Ему очень не хотелось допускать утечку информации из наиболее «прославленных заведений» его учреждения, как то: Бухенвальд, Дахау, Аушвиц, Маутхаузен, Равенсбрюк, Майданек. Эти имена были слишком «громкими» для того, чтобы предавать их огласке. К сожалению, настоящие учреждения заработали широкий и повсеместный авторитет, слава о них гремела повсюду, а их традиции, опыт и наработки вызывали трепет даже у посвящённых! И потом: бабы они и есть бабы: длинные языки! Лучше бы мужиков или, что, там, от них осталось! Поэтому рейхсфюрер предпочёл бы, чтобы вместо Равенсбрюка гость назвал какой-нибудь менее значимый, а лучше заштатный «кацет».