Но Вашингтону и Лондону уже становилось не до проблем теории. Недоработка с Тито начинала сказываться на положении дел в районе Адриатики и даже на всех Балканах. Тито и не скрывал своих притязаний на Албанию «вотчину» Британии, и Триест некогда итальянский, а теперь«ничейный». Его не смущало то, что этот город подлежал «выставлению на торги» при одном-единственном покупателе: англосаксы. На последнем слове и даже мысли Черчилль морщился и скрипел зубами. Он и рад был бы «уточнить» реквизиты покупателя, но кроме постоянного «хозяйствующего субъекта» Великобритании, на Триест притязала и Америка. Вашингтон тоже был не прочь воспользоваться преимуществами этого стратегического пункта Средиземноморья.
Вот и получалось, что вопрос судьбы Восточной и Центральной Европы на какое-то время даже заслонял аналогичный вопрос Германии. С Германией всё было ясно: она будет побеждена совместными усилиями и с русскими придётся делиться. Хотя бы, на первых порах. И не от щедрот, а в соответствии с достигнутыми соглашениями. Конечно, это не императив для цивилизованных стран. Это только русские считают: «что написано пером не вырубить топором». Да, «pacta sunt servanda»: «договоры должны исполняться». Но ведь, сколько есть возможностей для интерпретации и самих договоров, и характера их исполнения в свою пользу! Но всё это потом. А сейчас об отказе от услуг русского союзника и соответственно, оплаты этих услуг не могло быть и речи. И не от жадности от ума.
В идеале, конечно, Вашингтону и Лондону виделась не просто замена угодных Москве правительств на угодные Западу, а замена России в Европе. То есть, мавр сделал своё дело наше мавру «гран мерси»! Но идеал это увы идеал. А идеал плохо сочетается с реальностью. Потому что он не реальность, хотя бы гипотетическая. Отсюда необходимость принимать реальность такой, какая она есть. С карманами, гостеприимно распахнутыми не только для дополнительных вложений, а совсем даже наоборот
Такой вырисовывалась для Вашингтона, равно как и для Лондона, совокупность географических причин. В силу этой совокупности Вашингтон уже не мог игнорировать другую и из других причин, пусть даже больше эмоционального и гипотетического характера. Имелась в виду точка зрения Черчилля о том, что Россия будет властолюбивой, жадной и неблагоразумной. То есть, она станет такой страной, с которой можно будет иметь дело только с позиции силы. И не только можно, но и должно! И вопрос Европы а в его составе и Германии должен был стать и «лакмусовой бумажкой», и оселком, и «пробой пера». Именно с их помощью должна была проявиться и выпрямиться! «неправильная линия поведения» Советов в Европе.
Но сторонники такого курса в отношении пока ещё союзника в попытках реализовать своё видение то и дело наталкивались на скепсис и даже сопротивление президента Рузвельта. Словно не замечая стремительно надвигающихся реалий, президент упорно не хотел «исключать Россию из будущего». За такой подход у русских были все основания сказать об этом доходяге: «Орёл парень!»
Хорошо ещё, что в его окружении таких «орлов» становилось всё меньше: их всё активнее замещали «ястребы». Даже верные соратники президента, вроде Аверелла Гарримана, возвысили свой голос в защиту американских ценностей, пусть даже те пока ещё принадлежали другим. Особые надежды в этом плане «трезвомыслящие антисоветчики» в Белом доме и Пентагоне возлагали на вице-президента Гарри Трумэна. Парень «не хватал звёзд с неба» в, том числе, и потому, что у парня «явно не хватало». Но ему незачем было и утруждать себя: звёзд для него «нахватали» другие. Ему оставалось лишь следовать курсу, проложенному этими «другими». Да и как иначе: «галантерейщик и кардинал это сила!», как сказал Александр Дюма, пусть с ним едва ли кто был знаком в Белом доме. Но ведь как сказал: «в яблочко»! «Как в воду глядел»: галантерейщик из Миссури был извлечён «денежными мешками» из политического небытия и трудоустроен вначале сенатором, а затем и вице-президентом.
Конечно, аристократу Рузвельту сын мелкого лавочника и сам мелкий лавочник и даром был не нужен. Но ему не только не приплатили «за вредность», но и пригрозили отъёмом денег, предварительно выделенных на избирательную кампанию. И вместо интеллигентного, образованного либерала Уоллеса ему пришлось взять себе «пристяжным в упряжку» «вот это».