Чуть больше обнадёживала Венгрия. В отличие от болгар, венгры уже попробовали «ивана» штыком на твёрдость. Правда, вскоре уже жалели о том те, кому повезло жалеть: все остальные работали остальными в полях под Сталинградом. На глубине от метра до трёх «ниже уровня поля». И не в индивидуальном порядке: целыми коллективами.
Но и отрицательный опыт тоже опыт. Те, кому повезло однажды, понимали, что везение не дар Божий: его надо заработать и отработать. Поэтому лозунг «штык в землю!» у них был, куда менее популярный, чем у соседей. Да и немцы «страховали» последних союзников в Европе своими дивизиями, в любой момент готовыми прийти по их души.
На случай форс-мажорных обстоятельств, героем которых выступил бы нынешний диктатор-регент Хорти, в Берлине уже «заготовили дублёра»: Салаши. Салаши представлялся вполне надёжным «товарищем», который, если и склонил бы голову перед русскими, то исключительно на виселице, куда только они и могли его определить «по совокупности заслуг».
Постоянной «головной болью» англосаксов в последнее время была Югославия с её непредсказуемым и авторитарным Тито. К сожалению, с Тито в своё время недоработали, сделав ставку исключительно на доктора Шубашича, премьер-министра королевского правительства в изгнании (в Лондоне). Увы, но о «полноформатном» возвращении в Белград Шубашича и его, столь лояльного Западу правительства, не могло быть и речи. Об этом не желали слышать не только в ставке Тито, но и в Москве. С Москвой в югославском вопросе теперь приходилось тоже считаться как по той причине, что «недоработали», так и потому, что Москва это теперь Москва!
Ошиблись «товарищи» и со ставкой на Драже Михайловича. В результате прошляпили «рост» альтернативного Тито и «из волчонка вырос волк». «Красноватая» армия Тито стала не только более эффективным, но и более авторитетным войском, нежели четники Михайловича. Только сейчас Вашингтон осознал свою ошибку, пусть даже «всего лишь» повторившую ошибку Лондона: в полиэтнической стране нельзя делать ставку на националиста, хотя бы и представляющего самый многочисленный народ. Конечно, Михайлович был определённый и определённо свой: адепт рыночной экономики, англосакс в душе и антисоветчик внутри и наружу. Не то, что этот не определившийся в своей неопределённости Тито.
Но это, если подходить к вопросу совсем, уж, отвлечённо, абстрактно и в «розовых очках». А в действительности «розоватый» хорват Тито в качестве сербского лидера многонациональной Югославии смотрелся, куда выгодней сербского «рыночника» Михайловича. Выгодней не для Лондона: для так называемых «народных масс» Югославии с их «неправильным углом зрения». Ну, вот, не поняли они характер озабоченности Лондона, который искренне желал Югославии процветания Британской империи. Конечно, англичане в своё время слегка подсуетились и приставили к Тито «для пригляда» человечка капитана Стюарта, начальника британской военной миссии. Но этого было и оказалось явно недостаточно. С таким неподатливым «материалом» требовалась более вдумчивая и масштабная работа.
В этом плане русские обхаживали своенравного Тито, куда энергичней, особенно по линии поставок оружия и марксизма-ленинизма. Правда, и им пока не удалось до сих пор «завершить покрасочные работы»: «выкрасить» Тито «в красный цвет». Парень явно предпочитал следовать не только собственным убеждениям, но и опыту ласкового телёнка, который, как известно, сосёт двух маток.
Что же до убеждений Тито, то на счёт этих убеждений у Вашингтона имелось своё убеждение: нет там никаких убеждений! Тито не «красный», и не «белый», не «коммунист» и не «демократ»: он югославский диктатор и югославский националист. Не хорватский, не сербский югославский. Такое, вот, «новое прочтение национализма» с его экстраполяцией за пределы одной нации. Хотя Если сербы, хорваты и прочие словенцы народы, то югославы нация. Так, что, определение югославского национализма вполне имело право на существование. А небольшая «левизна» и «розоватость» этого национализма не мешала ему оставаться национализмом, как не мешала другим видеть положение дел таким, каким оно только и являлось.
Но Вашингтону и Лондону уже становилось не до проблем теории. Недоработка с Тито начинала сказываться на положении дел в районе Адриатики и даже на всех Балканах. Тито и не скрывал своих притязаний на Албанию «вотчину» Британии, и Триест некогда итальянский, а теперь«ничейный». Его не смущало то, что этот город подлежал «выставлению на торги» при одном-единственном покупателе: англосаксы. На последнем слове и даже мысли Черчилль морщился и скрипел зубами. Он и рад был бы «уточнить» реквизиты покупателя, но кроме постоянного «хозяйствующего субъекта» Великобритании, на Триест притязала и Америка. Вашингтон тоже был не прочь воспользоваться преимуществами этого стратегического пункта Средиземноморья.