Наплевать ему было на все эти перемещения. Должность, которую ему раньше так хотелось занять, теперь стала для него ничего не значащим пустяком.
– Это, конечно, будет не раньше октября. Я без церемоний сказал шефу, что ты смылся куда-то. О депрессии, разумеется, ни слова – сам понимаешь, сейчас это произвело бы невыгодное впечатление. Возвращайся как можно скорее, хотя бы на несколько дней… пусть шеф посмотрит на тебя… а то, знаешь, наши милые дружки…
«Так значит, моя депрессия произвела бы неприятное впечатление? – иронически думал Жиль. – Порядочный человек, выходит, не имеет права заболеть?.. Хороший журналист непременно. должен быть счастливцем, весельчаком, даже распутником… Кем угодно, только не неврастеником. Честное слово, кончится тем, что в один прекрасный день меланхоликов начнут угощать цианистым калием… То-то будет отравителям работы…»
– Ну, рад? – раздался ласковый голос Жана, должно быть, чрезвычайно довольного своей сердечностью. – Когда приедешь?
– Завтрашним поездом,-не очень уверенно ответил Жиль. – Самолета нет, ты же знаешь. Приеду завтра экспрессом, в одиннадцать вечера.
– Выезжай-ка лучше сегодня.
Жиль вдруг возмутился:
– Что за пожар? Если шеф действительно решил назначить меня, так неужели он не может подождать денек?
Наступило молчание, затем Жан коротко и разочарованно. произнес:
– Я думал, для тебя это пожар, вот и все. Приеду на вокзал к поезду, встречать тебя. До свидания, старик.
Он повесил трубку. Жиль вытер мокрый лоб: в кабине сгущалась невыносимая духота. В три часа дня у него было назначено свидание с Натали. Неужели он только из-за этого задерживается? А ведь он знал, что, когда у них в редакции освобождается важная должность, действительно начинается пожар. Должно быть, основательная там сейчас суматоха. А он из-за женщины может упустить случай. Надо сейчас же позвонить Жану и сказать: «Выезжаю сегодня же». Он нерешительно топтался перед телефонисткой. И вдруг увидел в окно, как на ветру колышется пшеница, зеленеет трава, представил себе Натали, ее жаркие ласки, меткие слова и быстро вышел. Флоран ждал его у дверей, сидя за рулем своей машины.
– Ну что? Хорошие новости или плохие?
У него был искренне встревоженный вид, и Жиль, который обычно его не замечал, на минуту почувствовал настоящую симпатию к этому простодушному существу с большими голубыми глазами. Он улыбнулся Флорану – можно сказать, улыбнулся мужественно, так как в эту минуту Флоран ехал почти «впритирку» к большому грузовику.
– Мне предлагают в газете довольно высокую должность.
– Ну вот, все разом и уладится, – воскликнул Флоран, – все уладится! Я всегда говорил: жизнь – это как волны в море. Одна несет вверх, другая вниз…
И он изобразил руками движение волн, чуть не вывернув при этом машину в кювет. Быть может, Флоран был прав, но Жиль не решился сказать в ответ, что лично он страшится и счастливых и несчастливых волн, страшится и ответственности, ожидающей его на новом месте, и любви Натали, и будничности, и одиночества.
– Так ты, значит, завтра уезжаешь? – повторила Натали. Она лежала одетая на кровати Жиля и о чем-то думала. Как только она приехала, он все рассказал ей, в общем довольный, что может предстать перед ней в роли честолюбца и триумфатора, куда более лестной, чем роль незадачливого неврастеника. Увлекшись, он даже с некоторым пафосом заговорил о важности новой работы, о моральной ответственности перед читателями, о страстном интересе, который всегда вызывает у них внешняя политика, – словом, он проявил такой энтузиазм, какой ему следовало бы выказать при разговоре с Жаном по телефону.