Тебе какие фильмы нравятся? спросил он.
Я замялась. Вообще-то мне нравились старые советские фильмы, но свои пристрастия я скрывала, знали об этом только близкие подруги Ксюша и Марина другим я говорила: мистика, или мелодрамы, или боевики. Стоило ли говорить правду Димке? Поймёт ли он, не будет ли смеяться?
Мне нравятся старые фильмы, особенно про войну, всё-таки сказала я.
Правда?! воскликнул он. Потрясающе, но мне тоже! Особенно я люблю совсем старые, например, «Два бойца» с Марком Бернесом!
Это где он поёт «Тёмную ночь»?
Точно!
А мне нравятся «Летят журавли» и «Чистое небо».
«Чистое небо» это вроде как про лётчика? он наморщил лоб. Его вроде сначала репрессировали, а потом оправдали и дали орден?
Ну да.
Слушай, ты на меня больше не обижаешься за вчерашнее? За то, что я тебя сплетницей назвал?
Нет, что ты!
Остаток пути мы провели, мило беседуя о старом кино. Когда мы подошли к моему дому, и я обречённо подумала, что уж сегодня-то он меня точно не поцелует на прощание, Димка неожиданно спросил:
У тебя есть брат или сестра?
Нет, а почему ты спрашиваешь? удивилась я.
У меня тоже нет, сказал он. Но сегодня мне показалось, что я провёл день с младшей сестрёнкой, такой симпатичной и забавной! Ну, что? Пока? Мне пора в библиотеку!
Пока, потерянно сказала я и, еле сдерживая слёзы разочарования, поплелась на четвёртый этаж.
Вот так. Оказывается, всё это он проделал из простой вежливости, а я ему вовсе и не нравлюсь! Вернее, нравлюсь, но только как сестра.
Вернулась? спросила мама. Интересный был фильм?
Так себе, буркнула я.
А этот Дима очень хороший мальчик! Вежливый такой!
Это точно! язвительно подтвердила я.
Вы давно дружите? продолжала любопытничать мама.
Мы не дружим!
Как так? не поняла она. Вы же в кино вместе ходили!
Ну и что? Сходили. Это вовсе не значит, что мы друзья!
Я сердито повесила ни в чём не повинную куртку и пошла в свою комнату.
Поля, что случилось? Вы поссорились? встревожилась мама.
Нет! я закрыла дверь перед самым её носом.
Но, Полюшка, я же вижу, что ты расстроена! мамин голос звучал глуховато из-за закрытой двери.
Всё нормально! крикнула я, потом, чувствуя, что она так не успокоится, открыла дверь, обняла её и сказала. Всё хорошо, просто он не обратил внимания на новую куртку А сейчас мне пора делать уроки, нам много по алгебре задали, и ещё контрольный срез завтра по русскому
Я поцеловала маму в усталую щёку и села за стол. Мама (я это спиной чуяла) недоверчиво посмотрела на меня:
Я схожу к тёте Оле в гости, если захочешь поесть обед на плите.
Угу.
И посуду вымой.
Хорошо.
Наконец дверь закрылась, и я осталась наедине со своим разочарованием.
Вежливый! фыркнула я. Это он, оказывается, за вчерашнее извинялся!
Хотелось заплакать, но слёз не было, наверное, потому, что кроме разочарования я чувствовала ещё и злость на него. Поэтому, немного пошмыгав носом, я открыла свой дневник (да, да, в то время я, как, наверное, все девочки на свете, вела дневник, которому доверяла свои самые тайные переживания) и написала:
Привет, мой любимый дневник! Сегодня самый плохой день в моей жизни: меня пригласил в кино Митя Березин! Ты спросишь, что тут плохого? А то, что я подумала, что нравлюсь ему, а он, представляешь, назвал меня сестрой! (Тут я поставила восклицательный знак, потом подумала и поставила ещё несколько)!!!!!!! Ну, неужели я не могу хоть немного понравиться ему?!!! Ведь я люблю его уже много лет, а он меня даже не замечал до вчерашнего дня Я, как дура, напялила новую куртку (при воспоминании об этом меня бросило в жар), а он даже не заметил (До меня никак не могло дойти, что Дима и не знал вовсе, что это новая куртка, он видел-то меня всего второй раз в жизни). В общем, жизнь кончена! Что теперь делать не знаю.
На этой оптимистичной ноте я поставила точку, закрыла дневник, открыла тетрадь по алгебре и с ненавистью уставилась в учебник делать не хотелось ни-че-го!
Какая разница, получу я завтра двойку или нет, если жизнь кончена? пришла в голову не лишённая практицизма мысль.
И я решила не делать алгебру. Зато пробудился аппетит видимо, духовные страдания не отменяют потребностей организма и, взяв «Унесённых ветром», я отправилась на кухню. Мама никогда не разрешила бы есть и читать, но сейчас её не было, поэтому я могла делать всё, что мне вздумается, или ничего не делать, что, в общем-то, одно и то же.