Очень часто люди, испытывающие ностальгию по прошлому, сокрушаются по поводу отсутствия «великого» в настоящем. Однако великое всегда (!) персонифицировано, то есть субъектно. Великая эпоха, например, это исторический миф. Тогда как великий человек это реальный субъект, который объективировал доступный его разуму и ресурсам участок реальности. В ностальгии, в ретроспективном мышлении априори есть нечто пораженческое. Традиционалисты, воображая себя в неких «идеальных» временах, полагают, что лишь ничтожность времён нынешних не даёт им развернуться в полный рост, хотя дело далеко не во времени, а в них самих. Их сильно фрустрирует отсутствие сопричастности, тогда как сопричастность феномен социалистического общества (массового действия). Признак субъектной недостаточности.
Бесполая политика
Метафизика беспола. Идея беспола. Политика во многом проекция метафизики, её проявленность также беспола. Гендерные инсинуации вокруг носителя политической идеи выглядят жалко и отвратительно. Проплаченный троллинг содержит в себе предсказуемое: пресловутые мифические «деньги госдепа» и гендерную составляющую, например идиотический посыл «ищет кого-то» и прочие уже совсем желтопресные домыслы с эротической (мягко скажем) составляющей.
К слову, сексуальность или эротичность политического пропагандистский атавизм начала века, широко применявшийся тоталитарными режимами, от сталинского до гитлеровского. Ныне эротизм в политике скорее моветон и излишество. Более актуален он в рекламе, но и там медленно, но верно уходит на периферию, вытесненный рациональностью, бодипозитивом, политкорректностью и прочими актуальными тенденциями, что не хорошо, не плохо, но есть свершившийся факт.
Манипулируемый «герой»
Нет более обесцененного не за столетия, но за десятилетия понятия, чем герой. Притом верно обесцененного, что редко случается с позитивно-«сакральными» образами («верно» следует понимать как «правильно», «рационально», «в духе времени»). Герой всегда не субъект, но манипулируемый объект. Герой относительно кого-то. Но не для самого себя.
В последнее же время мы видим исключительно социального манипулируемого героя (пассионария).
Печальный, но при этом убедительно-комиксовый пример некто, отправившийся на войну, к примеру, в Новороссию.
Спрос диктует предложение. Спрос диктует жертву. Спрос очевиден. Это агитпроп с метафизической начинкой. Спрос сверху.
Это последняя стадия героя герой-дурак, где и становится, собственно, очевидна вся его простенькая, манипулятивная сущность.
Ныне с героя спрашивает ряженное в одежды идеологических напёрсточников государство. А когда-то с него, возможно, спрашивал сам несуществующий «бог».
В борьбе с Несуществующим некий античный герой герой прошлых времён вообще обретал почти метафизический статус, накачивал, так сказать, метафизические мускулы.
Герой, манипулируемый нынешним государством, мускулы не накачивает, а всё чаще хохочет утробным отрубленным мамлеевско-мересьевским смехом.
В глухую русскую пустоту.
Интеллектуальное лукавство
Набоков неоднократно употребляет термин «буржуазный» и, как бы чувствуя некоторую недостоверность, неискренность этой «духовной» обличительности, словно бы оправдывается, поясняя: «не в марксистском, но во флоберовском понимании». Он рассуждает о рекламе и покупке вещи, которая будто бы делает счастливой, что есть по его мнению (и общее место) не так.
Однако это расхожее мнение и само изрядная пошлость, учитывая, как любит пренебрегать вещью всякий интеллектуал и тем более интеллигент. Здесь я не соглашусь с гением Набоковым, не говоря об иных адептах «духовности» и антиматериальности, имя которым легион, ибо вижу Вещь как нечто превосходящее даже пресловутого сверхчеловека. Действительно, цивилизационно уместней и онтологически честней было бы создать культ Сверхвещи, а не Сверхчеловека (лучшего среди равноубогих).
Что же касается недостижимого потреблением и буржуазностью счастья, то определённая ирония заключается в том, что ни продавец, ни покупатель не обманываются и не обманывают, то есть не продают счастье и не покупают счастье. Когда я покупаю вещь, я покупаю вещь, не более, функцию, качество, всё. То есть я и не помышляю о счастье. Здесь скорей лукавит интеллектуал, а интеллигент тот и вовсе врёт. Ибо в счастье ныне не только не веруют, но и воистину не нуждаются в нём (как не нуждаются в абстракции). Если кто и мечтает о счастье это совсем ребёнок, девочка или дурак, но мы-то с вами не дураки, да?