Только какая разница сломал, потянул, если погоня следом, и медлить нельзя?
Попробуй встать.
Он встал. И даже шаг сделал, перед тем как рухнуть.
Мы оба молчали.
Судьба твоя такая, Марк, сказал я. Понимаешь?
Он кивнул. На глазах уже слезы блеснули не от боли, от страха.
Может, и обойдется, утешил я. Вон, в развалины отползи и укройся. К вечеру нога отойдет, дальше сам думай
Марк молчал.
Я плюнул с досады.
Ну не могу же я тебя тащить! Сам посуди! Тут уж так каждый за себя, один Искупитель за всех Не поминай злым словом.
Мальчик начал медленно отползать к развалинам.
Если духу хватит, так соври стражникам, что я туда убежал. Я махнул рукой к морю. Тебе все равно, а мне поможет.
Я Он замолчал.
Ну и правильно. Чего уж тут. Я б его не гнал, даже помог бы. Сам виноват, надо под ноги смотреть.
Развернувшись, я пошел по улице, восстанавливая дыхание перед новым рывком.
Ильмар!
Все-таки я обернулся.
Марк взмахнул рукой, и в воздухе сверкнула сталь. На мгновение я уверился, что нож летит мне прямо в лоб, и сейчас я улягусь рядом с пацаном.
Нож упал к ногам.
Мне ни к чему теперь
Приловчившись, Марк на четвереньках потащился к выбитым, осевшим на прогнивших деревянных петлях дверям. Вот дурашка. След за ним тянется, только слепой не заметит.
Я нагнулся и подобрал кинжал.
По выпачканной кровью костяной рукояти шла узорная вязь. И лезвие было протравлено тем же узором, в котором какой-то герб угадывался. Старая работа, настоящий металл, подлинная сталь. А главное не отнимал я его, мальчик сам отдал. Значит, приживется нож.
Как там Сестра сказала Искупителю, когда кинжал ему в тюрьму принесла? «От меня откажись не обидишь, а нож возьми»
Сволочь ты, Марк, душегуб, убивец, беспомощно выругался я. Оба ведь сдохнем!
Вот так всегда оно бывает, когда удача сама в руки идет. Удача птица насмешливая, капризная, не удержишь при себе. Я давно знаю, если повезло в чем следом жди беды.
По любому разумению сейчас следовало мне бежать из города, то ли в холмах затаиться, то ли в береговых утесах, но не прятаться в пустом доме. Пустят хоть одну собаку вслед пропаду. Стражник повнимательнее пройдет тоже не спастись. Много ли навоюю, пусть даже с кинжалом дареным? Да и дюжина моя давно располовинена что Искупителю скажу, когда в петле отболтаюсь?
Но забивать голову переживаниями было некогда. Первую залу я пробежал с Марком на руках, не останавливаясь очень уж грязно тут было. Люди тут ночевали, и крысы, и собаки бродячие. И каждый что-то жрал, и каждый гадил.
Во второй зале оказалось почище. Наверное, потому, что потолок тут давно провалился, пол весь в деревянных обломках и осколках черепицы. Кому охота под открытым небом ночевать?
Опустил я Марка на балку, что с виду покрепче казалась, хотел еще разок высказать все да некогда, некогда. Только махнул рукой и побежал обратно.
Перед выходом, плюнув от омерзения, набрал две пригоршни сухого крысиного помета, вышел на улицу. Разбросал вокруг, растер подошвами. Лучше бы в руках растолочь, как старый Ганс учил, да совсем уж было невмоготу. Чистоплюй я, что поделаешь.
Собаки, они крыс не любят. Да и побаиваются кроме мелких шавок, что специально охоте обучены. Едкая вонь запах наш перешибет опять же, если Гансу верить.
С чахлой акации, что росла у стены, я обломил ветку, стараясь, чтобы не видно было слома. Затер ранку на стволе грязью и стал заметать следы.
Сколько еще времени у меня? Минута, десять, или полчаса Сестра отпустит?
Ох не знаю.
Пыль вилась, лениво оседая. Я побежал по улице, нарочито тяжело ступая. Потом, метрах в ста, где журчал у дороги мелкий арычок, остановился и пошел назад по своим следам.
Пусть решат, что по воде ушел. Пусть поверят, пусть поищут. Арык, если повезет, до холмов дотянется, а то, глядишь, впадет в какую ни на есть речку и доползет с нею до моря.
Добежав обратно, я одним прыжком влетел в распахнутую дверь. Притворил ее, потом еще в зале прибрал немного. Точнее, восстановил прежний вид. Вроде нет следов. Вроде все сделано.
Ветку я забросил в дальний темный угол, где целая гора хвороста высилась листья у ветки теперь пыльные, от засохших и не отличить. Вот тут кто-то и ночевал. Неужто не противно было?
Марк, живой там? спросил я вполголоса.
Да. Голосок у мальчишки был напряженный, но больше от страха, не от боли. А вы вы не ушли?