Да, верно Соника говорит! Это был специальный взгляд!
В нём, этом взгляде, не было любопытства или безразличия, вообще не было никаких иных чувств, кроме одного – специального интереса.
Да, так смотрят на объект, с которым предстоит работать! Изучающе и в то же время – вполне безразлично, без всяких эмоций. То есть – специально.
Она тогда подумала, что он, возможно, слегка пьян или просто такой вот от природы. Но теперь ей было ясно, что это совсем другое… Другое, да! Но что именно?
И вот опять промашка – всё прошло мимо! А ведь наблюдательный человек обязательно задумался бы и над тем случаем, когда Жека вдруг заявилась к ним домой уже под вечер, без приглашения и без повода, просто принеся банку молока. Молоко, с тех пор, как у Маши не стало коровы, им привозила матушка. И Жека это должна была знать, потому что молоко стояло в машине, а из церкви Жеку всегда подбрасывал батюшка, и Жека ехала вместе с ними, мимо их дома, который стоял недалеко от шоссе. И она не могла не видеть, как матушка передаёт банку с молоком. Конечно, знала, но зачем-то принесла ещё и своё.
– Возьмите, возьмите! Свежее! – говорила Жека, выставляя банку на ступеньки. – А ты меня в дом пригласишь? – обратилась она почему-то к Сонике. Там собак нет? – говорила она, заглядывая в сени.
– Нет, там собак нет, – ответила Наталья Васильевна, но осталась сидеть на крылечке и в дом не пригласила.
Жека вытягивала шею, пытаясь разглядеть что там, в сенях, но в дом так и не пошла вслед за Соникой.
Вскоре выяснилось – она пришла с предложаением поменяться квартирами. Наталья Васильевна и Соника переселяются в Жекин дом у большой реки, а Жека с мужем – в их московскую квартиру.
Наталья Васильевна даже не стала обсуждать это предложение, настолько оно было абсурдным. Просто сказала, что их вполне устраивает и этот домик, на плотине.
Жека пригласила приходить к ней в гости, отказалась взять деньги за молоко и ушла, ещё раз спросив, нет ли собак, а назавтра принесла ещё и банку клубники.
Этот неожиданный позыв дружбы на пятнадцатом году проживания в селе должен был её насторожить. Но нет – не насторожил и не встревожил. Просто в очередной раз подумала: «Господи, сколько же здесь хороших и сердечных людей!». И ей даже стыдно стало за то, что она не то чтобы недолюбливала, сама не зная за что, Жеку, но почему-то всё же не испытывала к ней душевного расположения. Жека не делала ничего плохого, её невозможно было хоть в чем-то обвинить, не впадая в голословие, но по селу, между тем, ходили упорные слухи о Жекиных, злодеяниях. Опять же, и этому у Натальи Васильевны было свое оправдание – молодая красивая женщина, да ещё и не местного происхождения. Жека переехала в Берендей за год до неё из соседнего села.
Так, так, так… Ворона, ворона и есть!
Воспоминания завертелись с кинематографической быстротой.
А этот случай на базаре? Когда Наталья Васильевна встала в очередь за Жекой и та, случайно обернувшись, побледнела, заметив её рядом, и буквально отпрянула? То есть повела себя так, как если бы очень чего-то боялась.
А разговор на почте? Тогда Наталья Васильевна пришла продлить страховку, и страховой агент, Храпунова Лена, тоже всегда улыбчивая и приветливая, вдруг с пол-оборота взялась хамить. А всего-то было – Наталья Васильевна попросила её заполнить страховое свидетельство по всем правилам!
– Да ладно выдуриваться, – сказала Лена, разозлившись, что пришлось переписывать квитанцию. – Это у вас в Москве свои правила, а у нас – другие. И мы Москве не подчиняемся.
– А кому же это вы подчиняетесь, в таком случае? – заинтересовалась Наталья Васильевна, страшно удивленная вольнодумством всегда политкорректной Храпуновой.