Только холодность и молчание. Каждый из детей, познакомившийся с этим голосом, был готов к смерти в адских муках, которая уж наверняка не будет страшнее.
Имея дело с Папой, молчать она не стала, но голос ее был невероятно ледяным.
«Сам Спаситель пил воду из самаритянского колодца».
«Что‑то я не припоминаю, чтобы Иисус докатился до такого», сказал Папа. Алвин‑младший вспомнил, как он забрался в колодезное ведро и падал в темноту до тех пор, пока веревка не зацепилась за лебедку и ведро не остановилось прямо над водой, в которой он бы наверняка утонул. Рассказывали, что ему не было и двух лет, когда это произошло, но ему до сих пор иногда снились камни, которыми был выложен колодец изнутри. Пока он летел вниз, они становились все темнее и темнее. В его снах колодец был в десять миль глубиной и он все летел и летел, пока не просыпался. «Тогда подумай вот о чем, Алвин Миллер, если уж считаешь себя таким знатоком Писания». Папа стал возражать, что уж кем‑кем, а знатоком Писания он себя никогда не считал. «Сам Сатана сказал Господу в пустыне, что ангелы пронесут Его по воздуху, дабы не преткнулась нога Господня о камни». «Я не понимаю, причем тут вода…»
«Зато я знаю, что если бы выходя за тебя замуж, приняла тебя за умного человека, то сильно просчиталась бы».
Папино лицо покраснело. «Незачем называть меня простаком, Фэйт. То, что мне нужно знать, я знаю прекрасно…»
«У него есть свой Ангел‑Хранитель, Алвин Миллер. Тот, кто охраняет его».
«Совсем ты сдурела со своими ангелами…»
«Тогда объясни мне, почему с ним произошло четырнадцать несчастных случаев и после не осталось и царапины? Много ли мальчиков дожили до шести лет без ушибов?»
Папино лицо стало странным, оно искривилось так, будто ему трудно было об этом говорить. «Я не говорю тебе, что что‑то хочет убить его. Я это знаю».
«Ерунда, ничего ты знать н можешь».
Папа заговорил еще медленнее, выдавливая из себя слова, как будто они причиняли ему боль.
"Я знаю ".
Он проговорил это с таким усилием, что Мама подошла к нему и сказала, стоя к нему вплотную. «Если и есть какой‑то дьявольский замысел убить его – чего я не говорила, Алвин, – то есть и желание небес защитить его, которое явно сильнее».
Затем, внезапно, Папа перестал выдавливать из себя слова. Он просто оказался бессилен сказать эту важную, мучающую его вещь и Алвин почувствовал разочарование, как будто кто‑то попросил пощады еще до того, как был положен на лопатки. Но даже подумав это, он знал, что его Папа не сдался бы просто так, если бы какая‑то чудовищная сила не мешала ему говорить. Папа был сильным человеком и совсем не трусом. И, видя, как Папа был побежден, Алвин испугался. Маленький Алвин знал, что Мама с Папой говорят о нем, и даже не поняв и половины сказанного, он знал, что Папа хочет сказать, что кто‑то хочет смерти Алвина‑младшего и когда Папа пытался рассказать о каком‑то имевшемся у него доказательстве, о том, что он знал, то что‑то остановило его и заставило замолчать.
И хотя Папа не смог этого сказать, Алвин‑младший знал, что чем бы ни была заставившая Папу замолчать сила, она была полной противоположностью свету, наполнявшему Алвина и Сияющего Человека этой ночью. Есть что‑то, желающее Алвину силы и добра. И есть что‑то, желающее Алвину смерти. Чем бы ни была эта добрая сила, она могла вызывать в нем видения, могла показать ему его ужасный грех и научить, как его избежать. Но злая сила могла заставить Папу молчать, покорить самого сильного, самого лучшего в мире человека, о котором Алвин‑младший когда либо слышал. И это заставляло Ала бояться.
Так что, когда Папа продолжил спор, его седьмой сын знал, что свой самый весомый аргумент он так и не использовал. «Дело не в дьяволах или ангелах», сказал он.