«Не беспокойтесь», сказала она. «Я больше не буду приводить его туда». «Я рад, что он в безопасности», сказал Троуэр. «Если бы я знал, что моя церковь может быть построена ценой жизни, я бы предпочел все свою жизнь проводить богослужения на открытом воздухе».
Она взглянула на него и поняла, что он был совершенно чистосердечен.
«Это не ваша вина», сказала она. «Он всегда был непоседливым мальчишкой. Постоянно умудряется влезать в такие передряги, которые убили бы обычного мальчика».
«Я бы хотел… хотел понять, что там произошло». «Просто шпиль раскололся», сказала она. «Временами такие веши случаются».
«Я имею в виду, как это произошло, что мальчик остался невредим. Балка раздвинулась, не коснувшись его головы. Если это возможно, я хотел бы посмотреть его голову…»
«На нем нет ни следа», сказала она.
«Я знаю. Я хотел бы ощупать, чтобы убедиться…» Она закатила глаза и пробормотала «Копание в мозгах», но все же убрала руки так, чтобы он мог ощупать голову мальчика. Очень медленно и тщательно на этот раз, пытаясь прочесть «карту» черепа мальчика, прочесть все эти выступы и шишки, впадины и ложбины. Ему не нужно было обращаться за помощью к книге. Все эти книги были ерундой. Он понял довольно быстро – все они состояли из общих мест типа: «у Краснокожих всегда есть шишка над ухом, означающая дикость и каннибализм», – хотя, конечно, на головах Краснокожих царило такое же многообразие, как и на головах у белых. Нет, Троуэр не доверял этим книгам – но он научился подмечать кое‑что общее в расположении шишек на черепах людей с различными наклонностями. Он разработал собственную теорию, собственную карту форм человеческого черепа, и проведя руками по голове Алвина, мог составить себе о нем представление. Впрочем, ничего необыкновенного он там не обнаружил. Ни одного необычного признака. Череп Алвина был настолько ничем не примечателен, что мог бы послужить примером нормальности для учебника, если бы только такой достойный внимания учебник существовал.
Он убрал пальцы и мальчик, прекративший под его руками плакать, изогнулся на коленях матери, чтобы посмотреть на пастора. «Преподобный Троуэр», сказал он. «У вас такие холодные руки, что я замерз». Тут он вывернулся из материнских рук и побежал, громко выкрикивая имя того немецкого мальчика, с которым так свирепо боролся до происшествия. Фэйт печально рассмеялась. «Вот видите, как быстро они забывают».
«И вы тоже», сказал он.
«Не я», покачала она головой. «Я никогда ничего не забываю».
«Вы уже улыбаетесь».
«Жизнь продолжается, преподобный Троуэр. Просто жизнь для меня продолжается. Это не то же самое, что забвение.» Он кивнул.
«Ну. так расскажите же мне, что вы там разыскали», сказала она.
«Разыскал?»
«Щупая шишки. Поиск мозгов. Ну, как, есть они у него?»
«Все нормально. Абсолютно нормально. Я не нашел ничего неожиданного».
Она хмыкнула. «Ничего необычного?»
«Да, это так».
«Ну, что ж, спроси вы меня, я бы рассказала что здесь есть много необычного, если б только кое у кого хватило ума это заметить». Она подняла стул и унесла его, крича на ходу Алу и Калли. Спустя несколько секунд Троуэр осознал, что она была права. Никто не мог быть таким идеально нормальным. У каждого был свой собственный признак, выраженный сильнее, чем у остальных. Для Алвина ненормальным являлось то, что его свойства были так изумительно сбалансированы. Он обладал всеми возможными дарованиями, которые имели свое отражение на черепе, причем в исключительно точных пропорциях. Этот ребенок далеко не был посредственностью, хотя Троуэр не имел представления, как эта экстраординарность могла отразиться на его жизни.