А она застукала меня за тем, как я застукал ее. Показав мне язык, она вздохнула:
— Все я знаю, Ричард:«детский сад» и« бабы-дуры» . Эх, тебя бы на мое место — впихнуть в бикини пятого размера!
Я постарался придать своему лицу не осуждающее выражение; по-моему, неудачно.
— Господи, да это же просто валиум. Все совершенно законно. Его вообще мне мама дала. — Карен немного разозлилась на меня за то, что я так некстати заглянул в машину. Наверное, почувствовала себя неловко. Я сказал:
— Карен, ты самая замечательная! Ты отлично выглядишь, ты… у тебя отличная фигура, и ничего в ней не надо менять. Уж я-то знаю… — Я даже подмигнул, что получилось, кажется, скорее похабно, чем по-дружески. — Ты просто дура дурой, что зациклилась на этих диетах.
— Ричард, это так любезно с твоей стороны. Нет, ты правда самый-самый лучший парень на свете, я это знаю и ценю. Но послушай меня: это женское дело. Не лезь, тебя это вообще не касается.
По крайней мере, она улыбалась, говоря это. А потом она перегнулась через спинку сиденья и успела чмокнуть меня, прежде чем я вылез из машины и вернулся к импровизированному бару, организованному Памелой на капоте.
— Подними окно и закрой дверь, — попросила меня Карен, перекатывая во рту валиум. — А то — вдруг Бог подсматривает?
После этого она мне ничего не говорила. Почти двадцать лет.
Пэм достала бутылку «Смирновской» и вместе с Венди разлила по глоточку в утащенные из «Макдональдса» бумажные стаканчики. В качестве разбавителя пошел тоник «Таб».
Венди рассказала о том, как ходила в пятницу к методисту из отдела школьного образования. Она подумывала о том, чтобы поступить на подготовительное отделение Университета Британской Колумбии — с интенсивной подготовкой на медицинский факультет, но никак не могла решиться, боясь, что упустит все прелести студенческой жизни. «Сами понимаете, пьянки, посиделки с наркотой, беспорядочный секс. И всякие там подставные письма в редакцию „Пентхауза“!»
Пэм была не в настроении обсуждать будущую учебу или работу.
— Слушай, Венди, — перебила она подругу, — давай сегодня просто выпьем и пойдем пошляемся. Крушить дома — это забава для мальчишек.
Судя по грохоту, доносившемуся из здания, оно должно было вот-вот взлететь на воздух, как это бывает в фильмах ужасов.
Гамильтон сказал:
— Эй, Пэмми, что это с тобой? Да ты просто боишься этих убойных девок в белых джинсах. Признайся.
В 1979 году белые джинсы были среди тусующихся девчонок кодовым сигналом того, что их обладательница готова поцапаться и поскандалить по любому поводу.
— Что?… А ты — ты-то сам не боишься?
— Туше [4] , Памела, — улыбнулась Венди и посмотрела на меня. — А ты, Ричард, что скажешь? Пойдешь в гости-то?
— Э-э… не хотелось бы, честно говоря. Но ведь там Лайнус остался. Мы договорились, что встретимся на вечеринке. Было бы нечестно и жестоко оставить его в лапах дикарей. Может быть, в этот самый миг, пока мы здесь медлим, он уже сидит в кипящем котле и почитывает какую-нибудь Энциклопедию всемирной литературы.
Пэм погладила висевший у нее на шее медальон, в котором, как по секрету рассказала мне Карен, лежали несколько волосков с интимного места Гамильтона. Венди доцедила свой коктейль и, подмигнув Пэм, заговорщицки произнесла:
— Е-П-К!
Я спросил, что это значит, и девчонки в унисон отчеканили:
— Еще-По-Коктейлю! А теперь, мальчики, марш спасать Лайнуса. Ну, а мы вас тут подождем, чего выпить — у нас у самих есть.
Ну, мы с Гамильтоном и пошли по подъездной дорожке. Особо мы на вечеринку не стремились, но хихиканье за нашими спинами заставляло нас обоих держаться преувеличенно бодро и смело. Дом, в котором разворачивалось веселье, погибал на глазах.