Ты офигенный! сказал я ему, театрально ткнув пальцем в отражение и состроив подобие улыбки. Оно, разумеется, ответило тем же. Интересно, чем тут кормят? И смогу ли я самостоятельно добраться до столовой? Вчера Наоми проводила меня до самой двери комнаты, зато всё объяснила: цифры, написанные после буквы, которая обозначает сектор (северный, восточный, южный или западный) это номер комнаты, в которой ты живёшь. Получается, Айсберг похож на гигантскую стопку таблеток, постепенно сужающуюся книзу, а затем, по слухам, разветвляющуюся и переходящую в сеть запутанных тоннелей. Некоторые уровни-таблетки полностью занимали лаборатории, фабрики и полигоны. Некоторые, более тонкие, были наглухо залиты различными изоляционными материалами: бетоном, бакелитом, даже металлом, и только шахты лифта пронизывали их. Да, не очень-то экономно, но нужно ведь спрятать от Восхода разработки против него самого. В жилых уровнях комнаты располагались по периметру (поэтому имели не совсем квадратную форму) и все выходили в общий круговой коридор. Сплошной ряд входных дверей прерывали входы в четыре лифта, которые приходились на центры секторов. Обширное пространство в центре делилось на четыре части: столовую, сад с живыми растениями и журчащими водоёмами, выполнявший роль комнаты отдыха, тренажёрный зал и опять же что-то полезное: например, лабораторию. Столовая, комната отдыха и тренажёрка были высокими помещениями, объединяющими три этажа, чтобы у подземных жителей не развилась агорафобия.
Последнее число кода на карточке, обычно дробное, это код твоей специальности. Например, мои «сорок два точка ноль» означали психиатра. Нас было не так много в Айсберге, я единственный, кто работал на верхних уровнях. В мои обязанности входило не только лечить и консультировать тех, у кого возникли явные проблемы, но и просто опрашивать сотрудников об их состоянии и настроении. Форма одежды для меня предполагалась достаточно свободная: «белый верх, тёмный низ», если, конечно, меня не понесёт в какое-нибудь специальное помещение. Я надел белую рубашку, которых захватил в Айсберг целых семь, чтобы точно не испытывать недостатка, строгие узкие чёрные брюки и даже галстук: хоть в первый-то день нужно изобразить из себя приличного человека. Но наушники в уши всё же вставил. Здорово чувствовать себя не лошком с устаревшим плеером, а очень предусмотрительным человеком. Я не понимаю современную музыку, поэтому предпочитаю слушать классику, в основном, второй половины двадцатого века. Да уж, не думаю, что «The Beatles» могли представить себе, что их будут слушать в таком месте Но это не помешает мне послушать мой любимый рок-н-ролл.
Через какую-то неделю я буду чувствовать себя в этом подземном королевстве как дома. Даже серый коридор, закругляющийся с обеих сторон, чтобы замкнуться где-то по другую сторону громадного комплекса, не заставил меня оробеть, а унылые белые лампы, круглые, как иллюминаторы, радовали не хуже новогодних огней. Я жил в восточном секторе, а значит, напротив сада, и стеклянная стена позволяла видеть сочную зелень неприхотливых суккулентов. На зелёных пуфиках и диванчиках среди клумб сидели люди и болтали, улыбаясь. Хотя в это время (рабочий день давно начался, а до обеденного перерыва ещё далеко) большинство были на своих рабочих местах. Я приветственно махал немногочисленным встречным и улыбался, невольно думая о том, что будто здороваюсь с черепахами в террариуме.
В какой-то момент двое людей, стоящих у огромного алоэ, не ответили мне на приветствие. Они внимательно всматривались куда-то мне за спину, в коридор. Я обернулся. Оказывается, двери, которые я прошёл несколько секунд назад и даже не заметил, были ещё одним лифтом. Интересно, куда ведёт шахта на нижние уровни? И может ли им воспользоваться рядовой сотрудник?..
Из лифта как раз вышла группа людей в широких белых халатах, похожих на балахоны. Их было четверо, и они шли, окружая кольцом Сначала я думал, что мне показалось. Да быть такого не Я на всякий случай вынул один наушник, как будто это помогло бы узнать, не обманывает ли меня зрение. Между головами в медицинских шапочках, широкими спинами и ногами в бахилах двигалась тщедушная фигурка ребёнка. Пол сразу определить я не смог, но не было сомнений в том, что дитя абсолютно голое. Худая спина и ноги, волосы короткие и светлые, будто выбеленные, и благородное спокойствие стоика. Я не осмелился спросить, что происходит, потому что слишком оробел от странной торжественности этой процессии. Проходя мимо меня, она не притормозила, и у меня возникла мысль о больших белых приведениях: ни одна из фигур в халатах даже глазом не повела. Зато ребёнок, точнее, как оказалось, девочка лет четырнадцати, на мгновение показавшись полностью, взглянула мне прямо в глаза. Я вздрогнул, пронзённый взглядом двух серых льдинок. Показалось даже, что в коридоре стало чуть холоднее и темнее, а Ливерпульская четвёрка у меня в наушнике сбилась и заиграла уже не с таким энтузиазмом.