А моральное уродство, что поглотило Илика с головой, всё не давало ему покоя, не позволяло ему остановиться и становилось всё извращённее.
***
Работники следственных органов, читая отчёты своих подчинённых, написанных с мест преступлений, когда обнаруживали очередную жертву, холодели от ужаса, не смотря на то, что повидали всякого. Чикатилло в подмётки не годился новому маньяку, которого разыскивала вся полиция города. А убийца, тем временем спокойно лежал в своей постели, после очередного совершённого акта вандализма над живым человеком, согреваемый другой женщиной, что была для него единственной святыней, так и не сумев понять, что для кого-то те убитые были дороже всего на свете кто-то остался без матери, кто-то без дочери, кто-то без тёщи или жены
Но у Илика не было в детстве даже любимой игрушки, которую он мог бы опекать, защищать Он любил только свою мать, у него не было и друзей, он вырос среди лесного и горного одиночества, с единственной святыней в душе, и потому понять то горе, тот страшный катаклизм, который он принёс тем отсутствующим в его жизни друзьям и знакомым, и просто людям, промелькнувшим на его пути, он был не способен.
Он так и не научился с пониманием относиться к ближнему. Ему казались странными порою пожелания ему выздоровления в минуты его недомоганий, Илик даже не считал своим долгом или просто жестом вежливости поблагодарить человека, не говоря уже о какой-то взаимности. Он совершенно спокойно относился к собственной непорядочности, считая себя в праве и лгать, и оговаривать чужих, незнакомых ему людей, лить грязь на их родных и близких, ему не с чем было сравнить их святыни и свои. А тот кол, что застрял внутри его обезображенной души, после предсмертного признания его матери, и вовсе вывел его за колею нормальности.
***
Хотя, жена и его дети ещё долгое время так и оставались в неведении, но только до тех пор, пока кровожадность и жажда мщения, переполнившие кровеносные сосуды этого состоявшегося злодея и монстра настолько сильно не ударили ему в голову, что он полностью утратил бдительность, и лишь этот факт и спас его последнюю жертву от нападения и летального исхода с предварительными изуверскими пытками, которые стали к этому времени ещё более изощрёнными и страшными.
***
В момент же своего собственного судного часа мужчина взирал в высокое голубое небо, и видел там по прежнему, только святость Илика, вознесённую и поставленную им же на пьедестал теперь уже своего состоявшегося безумия, но за которое никто никогда не отомстит, а тем более, не будет отомщён.
Кризис
Опять все трое пытались заснуть на голодный желудок. Пустота и звуки, доносящиеся откуда-то изнутри, не давали возможности сосредоточиться на так желаемом сне и предстоящем завтрашнем дне.
Дружно ворочались в своих постелях муж с женой. Дочь подросток не была исключением.
Вернувшись со школы, открыв по привычке холодильник, не увидев там ничего, кроме пустых и даже чисто вымытых стеклянных полок, она всё поняла, уже даже не удивившись, а в голове вихрем только пронеслось: «Понятно, очередной кризис».
Ещё с какой-то надеждой в мыслях, но не в глазах, постояла рядом с тарахтящим агрегатом, продолжающим зачем-то разносить фреон по тонким металлическим трубкам, создавая видимость ледяной и вечной мерзлоты, почти бесшумно прикрыла дверцу этого бесполезного шкафчика, старая резина которой с готовностью присосалась, словно губами в любовном поцелуе, к основной массивной части железа, сходу затихнув и даже перестав урчать своим двигателем.
А к вечеру разразился очередной скандал, когда теперь уже мать вернулась с работы, уставшая и вымотанная вконец морально, не только физически, не успевшая по дороге зайти в небольшой магазинчик, находящийся через дорогу, больше напоминающий своим внешним видом, круглый летний павильон, сколоченный из крашеных досок, куда они ходили все вместе, молча или весело шутя. Также втроём стояли у прилавка и выбирали, чтобы сегодня купить, что можно позволить себе, исходя из имеющегося в кошельке.
Потом, также дружно покидали лавку, уже окрестив её «нашим зелёным магазинчиком». Возвращались к себе, болтая по дороге о том, о сём, перебивая друг друга, каждый рассказывал, как у него прошёл день. Вскоре по квартире начинал витать аромат какой-то еды, приготовленной на скорую руку из того немногого, что только что притащили в авоськах.