И с этого момента наступила новая эра нового государства. Не лучшие времена это были в жизни людей потеря работы, пустые прилавки магазинов, безумные, нескончаемые очереди за продуктами, которых тут же не стало, их, словно корова слизнула языком, кто-то сидел на огородах без света и тепла и ел не корешки, а вершки, люди с вузовскими дипломами работали кто, где, кто сторожем, кто продавал газеты в киосках, кто шил детские игрушки, в общем, крутился и вертелся каждый, как мог. Но это не была война, когда погибал народ в борьбе за Отечество, а потом все вместе восстанавливали руины, то, что было порушено врагом.
И вот, в этот культовый для населения момент многие решили покинуть родной окоп, уезжали в страны и края, где было сытно, и где их ожидал достаток. Но не была это белая эмиграция, не стоит путать божий дар с яичницей. И ехали не диссиденты, а свои граждане, не важно, что уже бывшего советского государства, которое прекратило своё существование, выплюнув своих бывших жителей на обочину жизни. Но ведь всегда же есть надежда на какое-то будущее, пусть и не полностью светлое и надёжное, когда хоть какой-то свет зиждется в конце туннеля, словно мечты на горизонте только что произошедшего солнечного заката, когда даже отломанная веточка от векового дуба, способна дать новые молодые ростки.
Андрей
Мальчик вырос в северной столице, когдато возведённой Петром Великим на берегах Невы.
В десять лет оставшись без родителей, он воспитывался родной бабушкой. Ходил, как и все, в школу, бегал вместе с друзьями детства по улицам родного и любимого им города. Очень любил Тарковского, обожал Гребенщиков, всегда болел только за футбольную команду «Зенит». Потом окончил вуз. И вот тутто всё и грянуло, как гром среди ясного неба, не революционный набат, а 90-е
Любимый Елисеевский магазин совершенно опустел. Есть стало нечего. Обещанной после вуза работы тоже не ожидалось. И Андрей, посидев на прощание с товарищами на парапете у мрачноватой серой реки, неприветливо глядевшей на него снизу вверх, полюбовавшись в последний раз разведёнными мостами, глянул грустно на Исаакиевский собор, шпиль которого в от момент грозно утыкался в неясное облачное небо, готовое привычно разразиться мелким проливным и холодным дождем, подхватил чемоданы, обернулся уже в аэропорту на провожающих его друзей, которых он оставлял, наверное, навсегда, даже не вспомнил, как когда-то в блокаду его родного города люди умирали пачками, когда свои хоронили своих, и никто не переметнулся к немцам, чтобы на сто грамм хлеба им намазали масло, и бодро отправился за кордон, считая себя всё же патриотом в душе, но какой патриот, если он не сыт, а голоден, и потому Андрей, зная эту истину, ринулся на освоение новых просторов в поисках не лучшей, а более сытой жизни.
Чтобы полностью влиться в новый, чуждый ему менталитет, да и для того, чтобы не пополнять ряды бомжей, не для того же он дал в не лучшие времена дёру из родной страны, а те сотнями слонялись по улицам незнакомого города и сидели в метро, прося милостыню, чтобы не жить вместе с ними в гетто, беглец поднаторел в знаниях языка, да, и не только. Пожил сначала в Америке, потом и в Англии, там же, попутно женился на уже ставшей родной ему и близкой душе, женщине итальянского происхождения, и уже вместе с ней высадился почти, как Робинзон Крузо с Пятницей, только, не вдруг и случайно, а по своей воле, и не на необитаемом, а на одном из островов сапожной Италии.
А, так как был не лыком шит и кое-чему ещё и научился, то, поработав и даже заработав немного денег, оставил квартиру своей жене, с которой спустя какое-то время развёлся. Сам же со всем присущим его натуре благородством, сел на старенькую «Хонду» и переехал в другой город и заселился в съёмную квартиру.
Но, так как тот кошмар, от которого он так стремительно бежал, покидая свою Родину, здесь ещё не начался, то жил Андрей не так уж, и плохо, хоть и не в своём собственном жилье. Домик, где он теперь обитал, находился недалеко, почти в пешей доступности, от моря, правда теперь это были не его личные апартаменты, и за них надо было платить не квартплату, а оплачивать аренду.
Тем не менее, при всех этих неожиданных нюансах мужчина чувствовал себя, можно сказать, даже отлично. Утром, когда он открывал настежь окно в квартиру, находящуюся на последнем этаже небольшого двухэтажного дома, врывался громкий гомон и пение экзотических покрытых ярким разноцветным оперением птиц, а тёплый южный ветерок доносил до ноздрей эмигранта лёгкий запах морского прибоя, выбрасывающего пахучие водоросли и веселые пёстрые ракушки на золотистый мелкий песок побережья.