Звук скалки, отскочившей ото лба забывшегося мужичка, перепутать нельзя было ни с чем…
Я устало привалилась к плетню соседнего огородика (предыдущий и так изрядно от меня пострадал!). Ну и денек выдался! Вроде бы все по мелочам, по мелочам, а усталость и раздражение копятся, чтобы вечером накинуться на тебя голодным волкодлаком и разодрать в клочья.
Я тяжело вздохнула, отрываясь от полюбившегося заборчика. Зеленоглазый кот у обочины сочувственно мяукнул вслед.
Кидранн не помнил, где они опять пили, да и что (судя по звенящей голове – какую-то дрянь), и сколько (опираясь на тот же факт – ОЧЕНЬ МНОГО) пили – тоже, собственно, не помнил. Но к дому ноги машинально принесли.
Привычно споткнувшись о порог, он уже выставил было руки вперед, чтобы смягчить удар о пол, когда вдруг понял… что не падает. Подозрительно… И уже не в первый, между прочим, раз!
Лестница жалобно заскрипела под тяжелыми ботинками, седьмая, чуть подгнившая, продавленная ступенька совсем прогнулась, грозя переломиться пополам. Давно уже надо бы починить, да все никак руки не дойдут. А у дяди просить денег на плотника неудобно…
Весьма небрежно сбрасывая с себя одежду по пути к спальне (куртка осталась на полу в прихожей, ботинки повесились за шнурки на ручке двери в гостиную), Кирн на рогах дошел до своей комнаты, на ощупь открыл дверь и плюхнулся в кресло.
Абсолютно почему-то не удивившись ингре, непринужденно расположившейся на его кровати.
– Как дошел? – скептически осмотрев хмельное тело, развалившееся в кресле и даже не могущее толком сфокусировать взгляд спросила она.
– Ы-ы-ы, – кивнул подопечный.
– Мило!.. Знать бы еще, что это означает…
– Ы-ы-ы! – начиная сердиться, повторил Кидранн. Голова болела, что никак не располагало к задушевным пространным беседам.
– Я так и поняла! – насмешливо кивнула девушка.
Ингра решительно встала, подошла к недовольно замычавшему Кирну и, сдавив холодными пальцами его виски, прошипела что-то нечленораздельное (а уж для пьяного-то уха…).
В голове словно в набат ударили. Звук раскололся об одну стенку точно пустого черепа, эхом откатился к другой, расплескался болезненными отголосками – и затих, будто круги на воде. А голова так и осталась пустой… но совершенно трезвой!
– Как ты это сделала? – ошалело спросил Кирн, подняв глаза на неспешно расположившуюся снова на кровати ингру.
– Есть способы, – пожала она плечами, потягиваясь всем телом, как кошка: от ушек – и до кончика хвоста…
Брр! Какая кошка?! Ну и ерунда в голову лезет…
– Так как ты дошел?
– Нормально… Точнее – не помню!
– Типичный синдром, – задумчиво подтвердила девушка. – Ничего, к утру вспомнишь!
И, напряженно застыв, вгляделась прямо ему в глаза. Словно ниточку протянула взглядом…
Кидранна вдруг странным образом потянуло рассказать все, что было в этот вечер. Вспомнить, расписать, похвастаться в конце концов!
– Мы тут подрались ночью в переулке, – неуверенно начал он.
– Я знаю, – раздосадованно перебила ингра, словно ее поманили сантэром, а сунули в руку медяшку. Да еще и пнули под зад на прощанье.
Первое рвущееся «Откуда?!!», пройдя некоторую мыслительную обработку, трансформировалось в обличающее:
– Ты за мной следила?!
– Нет, – чуть прищурившись от любопытства, ответила она. И повторила, делая ударение на двух последних словах: – Я за тобой не следила.
Кидранн внимательно всмотрелся в испытующие глаза, слегка изогнутые в вечной насмешке губы…
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, – улыбнулась ингра. – Ничего лишнего. Я ответила на вопрос. Так, как ты его задал.
– А именно?
Девушка тягуче, точно рысь, поднялась, села, мягко закинула ногу на ногу.
– Задавать вопросы – это искусство. И большое искусство, надо заметить.