– Черт подери, почему я не богата? Почему ты не играешь на гитаре, как Стокер?!
Это наша старая шутка, которая от длительного неиспользования начала покрываться мхом. Мак Стокер, он же Топор Мак, он же Мак Пятерка, поступил в Оксфорд в один год с нами, а потом тоже вылетел – стал основным гитаристом в группе, игравшей хард-метал. Стокер выступал так успешно, что уже трижды лечился от наркозависимости.
Я заставил себя улыбнуться, но Пен взаимностью не ответила. Серьезный взгляд метнулся ко мне, затем к блюдцу с бусинами, затем снова ко мне.
– Фикс, я беспокоюсь о тебе, сильно беспокоюсь. Не хочу, чтобы ты мучился. На прошлой неделе я ходила к Рафи, и он сказал, ты попадешь в беду. Вернее, сам очертя голову в нее бросишься. – После секундной паузы голос Пен прозвучал чуть глуше: – Иногда я думаю: могла ли жизнь сложиться иначе? Для него… для нас?
– Металлисты на вистле не играют, – вяло отбился я, хотя слова Пен касались не Марка Стокера, а старой фотографии, возвращавшей к воспоминаниям, от которых хотелось спрятаться.
В тот вечер в Оксфорде была не простая вечеринка, а майский бал: золотые детишки играли в декадентов взрослых, вот только должного самообладания не присутствовало, да и цинизма не хватало. Пен держала нас с Рафи за руки; все трое явно потеряли голову от алкоголя, медленных танцев и бурлящих юношеских гормонов. Дитко с присущим ему нахальством предложил перепихнуться втроем, но примерная католичка Пен заартачилась: ни за что, однако тут же внесла контрпредложение – мы с Рафи, устроим кросс по двору, и победителю достанется главный приз…
– Как праздник у Додсонов? – спросила Пен, прерывая поток воспоминаний.
Наверное, в тот момент я напоминал оленя, ослепленного огнями прожекторов.
– Отлично, – без запинки соврал я, – все прошло отлично. Мистер Борьба с организованной преступностью выписал чек. Завтра утром обналичу и расплачусь с тобой.
– Здорово! – воскликнула Пен. – А я покажу, для чего нужны бусы. Тоже завтра, устроим равноценный обмен.
– «Равноценный обмен» – чем не девиз для порядочных домовладельцев всех времен и народов?
– Слава богу, хоть один из нас начал зарабатывать, – пробормотала подруга и, поморщившись, пригубила виски. – Не пополню банковский счет – у меня отнимут дом.
Беспечность в ее голосе напускная. Я прекрасно знал, как она любит этот дом; нет, не просто любит, как она к нему привязана. Пен – его третья хозяйка из рода Бракнеров, а три – число магическое. Все ее религиозные обряды, ритуалы, заклинания – в странном посткатолическом варианте викканства – тесно связаны с домом номер четырнадцать по Лидгейт-роуд. Ни в каком другом месте она их справлять не сможет.
– Разве закладная еще не выкуплена? – подыграл я ее беззаботному тону.
– Первая выкуплена, – призналась Пен, – ноя брала другие кредиты, все под залог дома.
Моя подруга искренне верит в столь популярные нынче способы быстрого обогащения. Не единожды обжигалась, однако никаких выводов не сделала.
– Насколько все серьезно?
– До конца месяца нужно достать пару сотен, – вздохнула Пен. – Когда начнут платить авансы за праздники, все будет в порядке, но пока приходится считать каждый пенс.
Ну что тут скажешь? Поцеловав Пен на ночь, я поднялся к себе и в изнеможении бросился на кровать. Что-то, лежащее в кармане брюк, больно впилось в бедро, и я, выгнувшись, выгатил это что-то на свет. Пустая карта!
«На смену категоричному „нет“ придет „да“, и ты примешься за эту работу еще до наступления утра».
– Чертов ублюдок! – Я бросил карту в угол и лег спать одетым. Телефон Боннингтонекого архива есть в справочнике, домашний телефон Пила на конверте, но до наступления yтpa звонить нив одно из мест не стоит.