Это я писал для Нади. Ей и подарю. А работа действительно ничего себе. До выставки ещё есть время. Я успею сделать повторение на большом холсте.
Для Нади картина была ошеломлением. Такого она не ожидала. После этого личность Семёна Мироновича стала для неё священной. И мироощущение Устюгова изменилось. Его многодневные общения с Надей сделали своё дело: он увлёкся девушкой. Теперь его стали посещать мысли такого порядка: «Пора жениться. Наденька всем хороша. Где ещё такую девушку сыщешь. И красива, и воспитана, и образована. Мне предана и крепко любит. Что тебе ещё нужно.?
Вскоре по всей форме было сделано предложение, а сразу же после Успенского поста сыграли свадьбу. Венчали молодых в сельской церкви. Было много цветов и любопытных. На медовый месяц молодые укатили в Ялту.
Революция явилась мощным сдвигов для творческого люда. Кто-то из художников сошёл на нет, кто-то уехал за границу, кто-то приступил к обслуживанию новой власти (портреты вождей, картины революционного содержания). Устюгов тоже отошел от портретной живописи и увлёкся авангардом. Его картина «Красная атака», написанная резкой кистью в бордовых тонах имела успех. Позже он отошел от авангарда и стал реалистично изображать конников, тачанки, балтийских матросов. И всё у них с Надей в новой жизни устроилось очень хорошо.
Вот такая незамысловатая история. Её и рассказывать-то на было никакого смысла. Но безжалостной судьбе (или Богу) не понравилась складная жизнь художника и его жены. В конце двадцатых умер Семён Миронович. Тогда еще не умели лечить почечные болезни. А в январе 1942 года погибла от голода в осаждённом Ленинграде светлая Надежда Владимировна Устюгова. Ей было 57 лет.
А у нас во дворе
После войны посуровели, похмурели ленинградские дворы. Куда-то исчез щебет малышни. Не носилась пацанва на самокатах. Огольцы не играли в Чапаева, не гоняли мяч (дп и мячей-то в продаже не было). Они ошивались на заднем дворе, играя на деньги в «чику» или в «пристеночек». И даже девочки не прыгали на скакалках. Хотя классики традиционно чертили. Вот такая неактивность навалилась в Ленинграде на послевоенное детство.
Наверное потому инертность поразила ленинградских детишек, что калорий, которые заключались в продуктах, выдаваемых по карточкам, было недостаточно для подвижной, мажорной жизни мальчишек и девчонок. Конечно, недостаточно! Да ещё вместо полноценного продукта часто выдавали заменители. Так мясо заменялось яичным порошком, причём в таком соотношении, что хозяйка, получив столовую ложку этого порошка не знала, что с ним делать. То ли есть, то ли любоваться. Вместо крайне нужного детскому организму сахара, часто выдавали финики или повидло. Конечно, с фиников много не попрыгаешь. Не мартышки же. Ну и последствия перенесённого голода сказывались.
Но вот, что удивительно: мальчишки не прыгали, не скакали, не носились, но дрались по малейшему поводу. Пацаны были как недотроги, настороженные, насупленные, колючие. Хорошо, что в те времена все драки происходили в рамках дворового кодекса:
двое дерутся третий не лезь,
лежачего не бьют,
ниже пояса не бить,
бой до первой крови,
ногами не бить.
Сейчас-то всё наоборот. И откуда нынешняя молодёжь такого озверина набралась?
Во дворе главным авторитетом, судьёй, арбитром являлся Олег Гуляев. Это был невысокий, но коренастый и сильный пятнадцатилетний мальчик. Его лицо было изуродовано рубцами, которые он получил в результате ожогов от палящего огня зажигалки: он её неудачно захватил щипцами. Его грудь украшала медаль «За оборону Ленинграда».
Из всех медалей Союза, а их насчитывалось 57 наименований, наиболее уважаемой (после медали «За отвагу») была медаль «За оборону Ленинграда». Да и понятно почему. Просто-то жить под снарядами в голодной осаде это уже подвиг, а если ещё и бороться это подвиг вдвойне. Ленинградские дети проявили способность к такому подвигу. 15 000 из них были награждены медалью «За оборону Ленинграда». Вот и Олега Гуляева наградили. Награду он носил с достоинством, никогда не снимая. Детвора взирала на него с восхищением. Да и все в те поры с уважением относились к людям при орденах и медалях.
Но это продолжалось не вечно. Со временем потускнел блеск наград. Вернее не потускнел, а его притушили. Как-то так получилось, что к общественному рупору пробились люди не воевавшие и не стоявшие на трудовых вахтах и наград, естественно, не имевших. Они стали ненавязчиво, но регулярно и неотступно внушать, что энтузиазм, героизм, патриотизм дешёвые агитки. Армия нахлебница, а офицеры дуроломы и бездельники. Ордена и медали стариковские цацки и погремушки. И народ (особенно молодёжь) поверили этим нерусским голосам, причём настолько, что офицеры в форме стали неуютно чувствовали себя на людях, а ветеранам стало стыдно надевать награды. Автор знавал дедулю, который выгуливал вдоль Культуры большого пса, на ошейнике котрого были размещены медали, заслуженные этим дедом. К слову, именно с этого поветрия и начался развал Союза.