При Юлии Цезаре в Риме было двести тысяч пекарен! выслушав шепоток, ещё громче огласил римский властитель.
Уста наушника опять слились воедино с ушной раковиной римского государя, словно эти губы и ухо с детства были неразлучными друзьями.
Император внимательно выслушал знатока и шлёпнул его по губам: мол, чересчур-то не зарывайся, парень, не заговаривайся и государево ухо без нужды не терзай, а тем паче не кусай!
Двести пятьдесят пекарен! То бишь к двум сотням надо прибавить пять десятков, но без тысяч! поправился Филипп и, выдержав паузу, как ни в чём не бывало продолжил: Слушайте меня, свободные граждане Рима! Слушайте и не говорите, что не слышали! При моём благословенном правлении выпекать хлеб в столице будет пятьсот пекарен или пятьсот тысяч! Статистика сроду не лгала: ни в один из веков. Так было, так есть и так будет!
Десятки и сотни глашатаев, прибывших вместе с императором с азиатского Востока, эхом разнесли эту весть по всему Риму: уже никто не разобрал, да и значения не имело, на вульгаризированной ли латыни или на чистой державной мове.
Мой народ! Я также ведаю, что при Юлии Цезаре бесплатный хлеб в Риме никогда не лежал в мышеловках, ибо это не сыр. Хлеб прямо со складов отгружали эээ получали эээ император будто замялся, а может, в очередной раз выдерживал паузу, чтобы его последующие слова прозвучали весомей, грубей и зримей и произвели эффект разорвавшегосягреческого огня.
К государеву уху тут же услужливо склонился знаток-наушник, теперь много о себе возомнивший и завитавший в облаках: представлял, какая стремительная и блестящая карьера эффективного державного менеджера ожидает его, начиная прямо с завтрашнего утра.
При Юлии Цезаре бесплатный хлеб получали триста тысяч граждан Рима, прогромогласил Филипп Араб, дослушав шепотливый бубнёж.
Всплеснув руками, скривившись и изобразив недовольную гримасу, уха римского владыки снова коснулся знаток-наушник. В этот раз именно коснулся, а хотелось если не оттяпать совсем, то укусить и побольней.
Триста двадцать тысяч! поправился властитель после очередного шёпота, но шестым чувством прочухал, что если и дальше будет путаться в цифрах, фактах и показаниях, то граждане Рима засомневаются в его императорских компетенциях, а потому резко сменил тему: А завтра завтра завтра устроим гладиаторские бои в Колизее! С морским боем и охотой людей на хищников. И наоборот: зверей на человеков. Организуем поединки и мужчин, и женщин эээ они не друг с дружкой драться будут, а меж собой!
В том смысле, что масло масляное? невежливо полюбопытствовал кто-то из толпы.
Каждый гладиатор и всякая гладиаторша будут рубиться внутри своей весовой эээ гендерной категории, не выходя за границы приличий и дозволенного! А в дружеском союзе оба пола по одну сторону баррикад станут биться со львами и крокодилами!.. Бойцы потом годами и долгимизимними вечерами будут вспоминать минувшие дни, где вместе рубились и бились они! Праздник пройдёт на ура, с песнями и плясками в честь меня. Делу время; потехе весь завтрашний день с утра до позднего вечера!
Зрелищ!!! взревела благодарная публика, не успев пока даже покормиться.
На голодный желудок взревела.
Император заставил себя улыбнуться, дивясь простому здравомыслию и живой оригинальности простых неграмотных горожан.
Это ещё не всё! перекрикивая толпу, внезапно возопил штатный знаток-наушник, с перекошенного лица которого так и не сползло недовольство. Только я ведаю, что ещё хотел сказать наш величайший император! И я поделюсь с вами этим сокровенным и сакральным знанием! Император назначил меня любимой женой эээ император доверяет мне, как себе самому!
«То, что я желаю сказать, и произносить имею право лишь я сам! Только своими устами и языком! Даже если пересказанные мной знания будут чужими!» недовольно поморщился владыка Рима, мысленно решив судьбу наушника, вернее, уже уготовав ему незавидную участь. И ещё точнее, оставлял его в живых до поры до времени, намереваясь истребить при более верной оказии.
Приглашение на казнь
«Я не могу найти цветов расцветшей сливы,
Что другу показать хотела я:
Здесь выпал снег