– Есть наркотики, – жестом успокоил прораба Магомед, – и насвай, и гашиш, и кое-что покрепче… А надо, и патроны со взрывчаткой найдут, ты же знаешь наших.
Игнатьев знал. Потому и молчал.
Алиев лениво ковырял во рту зубочисткой.
Игнатьев тяжело вздохнул.
– Мало ты получаешь с меня? – спросил он, глядя мимо участкового куда-то в пол.
– Это не включает в себя непредвиденные расходы, или форс-мажор, – неожиданно по-научному выразился капитан, – И ты вообще, что жадничаешь, Володя, хочешь проверок, так тебе же дороже выйдет.
– Хорошо, будет тебе пятёрка, – тихохонько, чтобы со стороны не показалось, будто они ссорятся, хлопнув по столу ладонью, сказал Игнатьев, – сегодня вечером привезу, только ты сейчас не мешкай с этим, вывези его у меня со стройплощадки… …
Мэлс все сделал, как просил его прораб.
Ту половину рабочих у которых не было никаких документов, он сразу вывел с участка, вывел оттуда, где в вагончиках они жили целыми месяцами, где спали, где готовили себе пищу, где стирали и мылись, где играли в нарды, куда приводили самых дешевых проституток, вывел с территории строительства и развел по квартирам знакомых земляков.
Мэлс не даром получал свою тысячу долларов в месяц.
Бригадир.
Бригадир и правая рука прораба.
А рабочие тихонько роптали.
– У Исо жена и трое детей дома остались.
– Как же не похоронить его по нашим обычаям?
– Что мы совсем как рабочая скотина здесь?
– Этот Путин хуже чем наш Туркмен-баши, если такое здесь с нами творят.
Но Мэлс быстро усмирил недовольный ропот.
– Жене и детям Исо прораб зарплату за три года пошлет, целых сто тысяч рублей, а вы помолчите, захотели назад по домам разъехаться? Я никого не держу, идите, в другом месте такие деньги попробуйте заработать.
И никто больше не ворчал.
Все – и каменщик Аба Елеусизов, и арматурщик Бэн Алишеров, и плотник Хамзан Дехканов и все тридцать совершенно бесправных работяг из далеких Пянджа и Ашгабада закрыли рты. Потому что у каждого там в голубых далях предгорий Алатау остались жены и дети, которым если они перестанут посылать им деньги, придется заниматься воровством и проституцией. …
В свой последний путь Исо Шевлохов ехал без особого комфорта.
В заднем "обезьяньем" отделении старого милицейского УАЗика.
Магомед Алиев сам сидел за рулем. С ним на южную городскую свалку поехал и последний плакальщик усопшего – бригадир Мэлс Хамданов.
– Надо бы договориться с бомжами, чтобы похоронили по нашему, лицом на восток, – сказал Мэлс.
– Договоримся, – кивнул Алиев, покусывая свою вечную зубочистку, которую он лет пятнадцать подсмотрел в каком-то американском кино. …
Через полтора месяца Алия Шевлохова и правда получила из России деньги.
Много денег.
Триста долларов.
В киргизских сомах это было почти полторы тысячи.
На такие деньги можно несколько месяцев жить – не тужить.
И можно было не ходить больше на государственную дорогу Ашгабат-Туркменбаши.
А Алия ходила туда.
Ходила и садилась к шоферам грузовиков всего за пять сомов.
И старшая дочь Алии – Сади ходила туда.
И младшая скоро пошла бы.
Если бы не муж.
А муж Исо в последнем письме писал, что там в России на стройке их называют "кули".
Так смешно…
Кули… ….
– Гоша, у тебя кули есть, чтобы резинострел свой на ком опробовать? – задорно сверкая новенькими по израильской технологии выбеленными зубами, спросил Вадик, – или собака какая-нибудь?
– Я тебе дам, собаку калечить! – грозно прикрикнул на приятеля Богуш.
Игорь Александрович – для близких друзей Гоша вертел в руках новенький, принесенный Столбовым револьвер.
– Это мой тебе подарок на сорок пять лет, – пояснил Вадик, с почти нежной но вместе с тем подобострастной улыбкой глядя на своего институтского товарища.