"Трудновоспитуемые", так называла обоих воспитательница в детском доме, где эти головорезы пребывали, а затем она и её мать поплатились за свои слова, получив от них несовместимые с жизнью удары ножом и удушение.
Отнесём лодеты Пономарю. Пусть продаст гагаре, а мы отдохнём от жары и беготни. Знает лучше, кому лопаря подойдут, а с книгами на байдан, вздохнул от длинной тирады, разрабатывая дальнейший план, возомнивший себя великим узурпатором, Цезарь, сожалеющий, что импортные босоножки не его сорок шестого размера и надо срочно продать одинокой, состоятельной женщине, а с реликтовыми иконами сразу мчаться на вокзал.
У этого барахольщика есть много блатных кошек и малин, обрадовался Костыль, вспоминая, что у Пономаря, как мелкого вора, были на примете женщины из преступной среды в тайных притонах.
Он ботало. Тоже умеет варганку крутить, пояснил главарь, постоянно позорно подозревая каждого встречного-поперечного во лжи.
Жучок навозный, а не фраер. Забуреет от ламика, сказал Костыль, сгребая крошки со стола, бросая на пол, заведомо зная, что Пономарь был мелким вором, а "не уважаемый человек в криминальной среде", как было записано в его характеристике, и будет гордиться рублём перед ними.
Двойники, продолжая изъясняться на блатном жаргоне, не были склонны к суеверию или истерии, но могли изобразить лучше любого артиста припадки шизофрении, эпилепсии, фобии страха, преследования, потери памяти и много чего не свойственного нормальным людям, у кого не было желания мстить за проявления доброжелательности или связываться с уголовным миром.
Удовлетворённые сделкой, гангстеры, буквально пробежали метров двести до дома Пономаря, с размаху кинулись на диван, накрытый тёмно-бордовым покрывалом, тоже украденным из соседнего, двухэтажного дома, куда они не раз наведывались за бесплатным питанием и вещами, где ранее проживала бывшая воспитательница с семьёй.
Ну и фарт, прошипел не то со злостью, не то от радости Костыль, что им улыбнулось, наконец, воровское счастье и удача, через минуту наливая себе из кастрюли в стакан компота, быстро выпивая содержимое.
Ты понял, надо лабазы ставить на уши, Цезарь предложил начать кражи из продуктовых ларьков.
Успеем, теряя дар речи от собранной суммы, чтобы не бедствовать в следственном изоляторе, а получать тридцать три удовольствия и всласть покуражиться «за безответственное поведение в городе», как им не раз говорили сотрудники милиции после первого трёхгодичного пребывания в колонии-поселении.
Налей и мне в бадью, придвигая кружку, промямлил Цезарь, привыкший, чтобы за ним ухаживали. Белинского не хватает, вяло продолжил подельник как-то съёжившись от негодования, что Костыль успел съесть, лежавший посередине стола, кусок белого хлеба, не поделившись с ним долей.
На-а-а, протянул остаток Костыль, доставая с полки, спрятанный им кусок пирога с капустой, украденный по дороге.
Балабас, ты, криво улыбаясь, признался Цезарь, называя подельника, за предоставленный ему кусок хлеба, головой самым важным, по его уголовному мнению, словом.
А ты балагасовый балабан, наевшись до отвала, переходя на блатной жаргон, умиляясь затеянной игрой слов, рыгая, изрёк Костыль самодовольно, делая нешуточный комплимент двойнику, нарекая его сахарным шутником, ни сколько не соответствующей кличкой для долговязого, лысеющего уголовника, чтобы потянуть время, дожидаясь пока появиться Пономарь полноправный хозяин квартиры.
Мы же не воры, а арапы или бакланы, путаясь в определении «ремесла» с мизерной каплей философии, парировал Цезарь, соглашаясь, что они прирождённые аферисты, обманщики, неопытные воры, хулиганы и мелкие спекулянты, не принимая во внимание убийства честных граждан, висевшие на них обоих.
Вот свалится Пономарь к нам с абастой, берем агрегат и с ланцами на байдан, а он пусть догоняет, заметив из окна, как Пономарь ленивой походкой, поднимая пыль во дворе, приближается к входной двери, скупясь на разговорную речь, сказал Костыль, называя на блатном жаргоне: абастой пистолет, агрегатом машину, ланцами одежду, байданом вокзал.
Наконец, дождались, склоняя на все лады милицию, замешкались и заметались по комнате оба грабителя, при появлении в двери Пономаря, хватая из большого мешка ещё одну икону, складывая две иконы в большую коричневую сумку из искусственной кожи, служащую чемоданом, переодеваясь в старые джинсы и меняясь майками, как они всегда делали перед отъездом.