– Рик! Сударыня Ши! А я вам звоню в номер, а никто не подходит!
– Да... вот...
– Срочно на пересъемки меня дергают, житья от них нет. Важнейшую сцену запороли, оболтусы, я же – отдувайся! – Наконец, Чилли расцепляет рукопожатие со мною и лезет в задний карман шорт.
– Вот визитка, там телефон моего личного секретаря. Скажите – кто, она всегда будет наготове и тотчас свяжет со мною. Увидимся! – Наклонился к уху:
– Очень надеюсь на фото «от Шонны»...
Опять жмет мне руку, потом с деликатным полупоклоном целует ручку Ши...
– Бегу! Самолет...
– Пока, Чилли!
– Чилли, вы чудо! Счастливый путь!
Вслед за нами и толпа подхватила прощальные выкрики...
Да... Завтра и нам собирать манатки, возвращаться в зиму.
– Общественное телевидение «Иневия-2» Представьтесь, пожалуйста?
– Ричард, по прозвищу «Инкогнито».
– Очень приятно, господин «Инкогнито». Зрители хотят знать: что вам шепнул на ухо господин Чейн?
– Собирается переехать в Мариано на постоянное место жительство. Дворником.
– Серьезно?
– Как нельзя более.
– А...
– Никаких комментариев больше. С дороги. Прочь, я сказал, у меня частная жизнь через минуту начинается! Ши, ни слова никому, идем. Уберите камеру с моих глаз, сударь, иначе я сам это энергично сделаю...
Вот... Такой отпуск у нас был... Последние сутки с лишним – так... меж пальцев просочились, вспомнить совершенно нечего. Скучали, спали, тупо смотрели на горизонт, потом в телевизор... Полдня наши соседи, гостиничные постояльцы, при встрече пялились на нас с Шонной, как на чудей заморских, а к вечеру привыкли: мало ли с кем из малых сих великий Чилли Чейн перекинулся парой слов?
– А действительно, что он тебе сказал?
– Очень надеется на твои фото.
– Правда??? Так и сказал?
– Да.
– Что надеется на мною сделанные фотографии?
– Да.
– А как он точно сказал?
– Очень надеюсь на фото, сделанные вашей супругой.
– Супругой? Фи, какое ужасное слово. Он так и сказал – супругой?
– Или женой. Какая, хрен, разница! Очень надеюсь на фото, сделанные вашей женой.
– Не сердись. Разница большая, потому что супруга – какое-то очень мещанское слово. От твоей мамы я еще готова его услышать, но от Чилли...
– Слушай, Ши, давай хоть в отпуске не будем обсуждать с тобой мою маму... Пойдем лучше... Ну, в бар спустимся, пива выпьем.
– Бедненький, ты хочешь пива? Ты устал, разнервничался...
– А... Черт его знает, чего я хочу... На месте не сидится; вот чего я точно не хочу – так это сидеть в четырех стенах, ни здесь, ни в баре, ни в кино. Пойдем к морю, на луну, что ли, полюбуемся.
– Пойдем, ты прав, нечего здесь высиживать в последний вечер.
Мы сидим на скамеечке в обнимку, перед нами во тьме шумит-пыхтит океан, но вряд ли он, подобно нам, взволнован и огорчен предстоящей разлукой. Я не знаю, о чем сейчас молчит Шонна, я просто гляжу во тьму, мне достаточно запахов и звуков, чтобы ощущать – он там, огромный, свободный, бессмертный, бесстрастный... О, если бы его можно было запечатлеть как он есть, даже невидимым... И взять с собою...
Летний отпуск посреди зимы оказался похож на целую вечность, промелькнувшую в одно мгновение: тот же июль, те же сугробы вдоль шоссе, та же ватная ночь без звезд...
– Что обещают-то? – Наш таксист смышлен и приветлив, потому что я сел, не торгуясь, только кивнул на его «сто пятьдесят». Но чемоданы уже волок он, и в аэропорту к мотору, и к лифту в парадной. Правда, третий, на месте купленный под подарки и сувениры, достался мне, но как раз такой груз – ничуточки не тянет.
– Синоптики? Послезавтра потепление, потом опять похолодание, но уже не надолго, потому что август на носу. Надо же! Даже вечером, при фонарях, загары ваши заметны. Завидую.
– На прошлой неделе надо было завидовать, а теперь поздно: нынче мы, так же как и вы, в матушке-зиме по самые гланды..