Прочие следуют в произвольном порядке.
Значит, от клана Боевых я по-прежнему отлучена. Господи, да какое это имеет значение!
Когда гроб вынесли во двор, я вдруг поняла, что Валерки уже никогда не будет. Вот крыльцо, на котором он «выгуливал» меня в табурете и в петле, вот стол под яблоней, за которым он мастерил, вот береза, на нижней ветке которой он подтягивался Там, дальше, между грядками, он стелил одеяло и валялся, глядя на облака. А я плюхалась рядом, переворачивалась на спину и говорила: «Валела, это голы, да?», он вскакивал, подбрасывал меня к этим облакам, похожим на горы. А теперь он в пиджаке, которых отродясь не носил. Он больше никогда не скажет мне: «Чучелка, не трепись!».
Процессия двинулась. Народу на удивление пришло много. Дядя мой, столяр тарного цеха крахмалопаточного завода, оказался личностью популярной. Хлюпающие носами растолстевшие тетки это, наверное, одноклассницы и дамы сердца. Запьянцовского вида мужики в возрасте от двадцати и до бесконечности посетители пивной, в которой он бывал чаще, чем дома. Солидного вида дамы наверное, от завкома. А венки! От родных, от соседей, от коллег, от друзей. Вот этим я и займусь, не буду толкаться среди незнакомых и малознакомых. Когда процессия двинулась, я схватила один из венков и пристроилась в шеренгу женщин, несущих венки. Пары мне не нашлось, да и не мне одной. Венок не тяжелый, но нести его было неудобно: кололась проволока, рвало ветром траурную ленту, болтались бумажные цветы. А нести приходилось одной рукой, в другой я держала платок, которым утиралась. Сквозь слезы я увидела, что навстречу процессии несется длинная черная машина. «Еще и новым русским помешал Валерка напоследок», подумала. Но машина подала к обочине и остановилась. Вышли четверо качков, один другого шире, все в кожанках. Вытащили из багажника роскошный не местного производства венок. Переговорили коротко между собой и двинулись к похоронной процессии. Один качок встал со мной и ухватился за мой венок, двое других втиснулись со своим венком за нами. Четвертый вернулся к машине. Странные у Валерки друзья! А надпись на их венке «Лучшему другу». Кто был его лучшим другом в последние годы не знаю. Но в детстве Сосед сунул мне в руки свой белоснежный носовой платок.
Спасибо, Троха.
Узнала! А я думал идешь, как неродная.
Да я и не узнала на венке написано а кто Валеркин лучший друг процессия уже повернулась к кинотеатру. Во времена моего младенчества здесь стояли «гигантские шаги». Помнишь, как вы кошку на гиганты подняли? И снова заревела.
Подлетела Симина дочь Кристина:
Бабушка сказала, прекрати реветь!
Иди на хрен и больше не возвращайся, веско сказал ей Митрохин.
Кристинка испуганно отшатнулась и бросилась назад.
Ты что, Троха, сбесился? Разве можно так на ребенка?
А ты не заметила, что ребенок поручение выполняет с удовольствием?
На кладбище, когда все бросили на гроб по горсточке землицы, мужики заработали лопатами, которых всего-то было четыре, а прочие сбились в кучки, обсуждая свои, незнакомые мне проблемы. Я вползла по склону наверх и, привалившись к оградке могилы неизвестной мне Софии Пурит, держала куртку Митрохина, который истово кидал землю. Старая могила, почему я ее не помню? Господи, его же не рядом с дедом хоронят, а на другом склоне! И тут от семьи отлучили!
Алла, почему его здесь хоронят?
Мама сказала, рядом с папой ее место.
Когда она это место займет, она научит деда жить!
Кто-то из мужиков отобрал у Митрохина лопату, и он устроился рядом со мной.
Поуспокоилась, Тусенька?
Ох, Троха, не о них мы плачем, а о себе. Вот шла я и думала: на этой березе он подтягивался, на эти качели меня подсаживал, в этот клуб в шахматы играть ходил И больше ничего этого не будет! И теперь это все не мое! Не нужна мне береза, озеро, качели! Утятин мне чужой! Он родным был мне, покуда жил в нем родной человек. Все это вижу я в последний раз.
Что, и на мои похороны не приедешь?
Это бабушка незаметно подошла.
Ба, да ведь ты наверняка уже собственные похороны по ролям расписала. И моей роли там нет.
Да. Тебя в моей жизни нет. И в смерти не будет.
Повернулась и стала спускаться к Валеркиной могиле, на которую уже укладывали венки.
Круто, удивился Митрохин. И давно тебя игнорируют?
Семь лет уже.
Тогда, может, поехали? Я в Москву, а ты куда? Машина у ворот, подбросим, куда скажешь.