Амихай торопил меня. Все остальные уже вернули ему ручки.
Я перечитал свое первое пожелание и быстро дописал:
2. К следующему чемпионату я хочу жениться на Яаре.
3. К следующему чемпионату я хочу, чтобы у нас с Яарой был ребенок. Желательно девочка.
Ладно, а что дальше? Офир дождался, пока я не отдам ручку, и запустил ладонь в свои кудри.
А теперь сдавайте мне свои бумажки, сказал Амихай. Я сложу их в коробку и сохраню до следующего чемпионата.
Почему именно ты? спросил Офир.
Потому что я самый надежный из вас.
То есть? возмутился Офир.
Он прав, успокоил его Черчилль. У него жена, своя квартира, близнецы. Мы до следующего чемпионата точно сменим с десяток адресов, и при переездах наши бумажки затеряются.
Окей, сказал Офир. Но тогда сперва зачитаем их вслух.
Шутишь? не согласился Амихай. Какой же это будет сюрприз?
Да хрен с ним, с сюрпризом! разозлился Офир. Я хочу знать, что вы написали. Иначе не отдам свою записку.
Откладывать удовольствие не в твоих правилах, да? саркастически заметил Амихай и удовлетворенно добавил: Вот оно, материнское воспитание.
А ты знаешь историю про чувака, который все время откладывал удовольствие? парировал Офир. Жил-был чувак и постоянно откладывал на завтра удовольствие. Откладывал, откладывал, откладывал пока не помер.
У меня идея, вмешался Черчилль, пока Офир с Амихаем не увязли в очередной словесной баталии: во время этих перепалок, внезапных и по большей части бессодержательных, они изливали друг на друга столько злости, что это ставило нас в тупик. Пусть каждый прочтет только одно из трех желаний. Так сохранится элемент сюрприза, но кое-какое представление о мечтах каждого мы получим. Кажется, у вас, рекламщиков, это называется тизингом?
Не тизингом, а тизером, поправил его Офир, и на его лицо легла тень, как всегда, когда ему напоминали о том, чем он занимается.
Ладно, я первый. Амихай развернул свой листок. «К следующему чемпионату я открою клинику альтернативной медицины».
Ами-и-инь! воскликнул Черчилль, выражая чувства всех присутствующих.
Мы все надеялись, что желание Амихая сбудется. Если он все-таки откроет свою клинику, то хотя бы перестанет проедать нам плешь бесконечными разговорами на эту тему.
Офир развернул свой листок:
«К следующему чемпионату я сделаю рекламе ручкой и издам книгу рассказов».
Книгу рассказов? удивился я. Ты вроде собирался снять про нас фильм?
Собирался. Но сюжет фильма построен на том, что один из нас гибнет в армии. И ты обещал, что если никто из нас не то ты
Если это еще актуально, я готов умереть в любую секунду, предложил я (и стоило мне это произнести, как по спине пробежала сладкая дрожь, как всегда, когда я размышлял о вероятности смерти).
Брось, не надо! сказал Офир. Я в последнее время все больше склоняюсь к сочинению рассказов. У меня полно историй, но, когда я в одиннадцать вечера прихожу домой с работы, нет сил даже компьютер включить.
Поддерживаю! подбодрил я его. До следующего чемпионата у тебя куча времени. В любом случае переводчик на английский у тебя уже есть.
Спасибо, друг. Офир похлопал меня по плечу, и глаза у него заблестели. Ты даже себе не представляешь, как нам повезло
Черчилль быстро, пока Офир не пустил слезу, развернул свой листок.
«К следующему чемпионату, прочитал он самым серьезным тоном, я планирую трахнуть как минимум двести восемь девчонок».
Сколько-сколько? захохотал Амихай. Двести восемь? А почему не двести двадцать две? Или триста для ровного счета?
Сам смотри, объяснил Черчилль. Четыре года, в году пятьдесят две недели. Одна девчонка в неделю итого двести восемь. Да ладно, я пошутил. Вы что, правда поверили, что я потрачу желание на то, что произойдет и так?
Прикалываешься, значит? угрюмо спросил Амихай. Человеку, до скончания дней обреченному терпеть печальную Илану, мысль о том, что можно уложить в постель двести восемь разных женщин, наверняка туманила воображение.
Само собой, хохотнул Черчилль и зачитал свою записку: «К следующему чемпионату я хочу провести громкий процесс. Имеющий большое общественное значение. Я хочу принять участие в деле, которое обернется социальными переменами».