Вообще эта Маша, она как будто вписана в ткань романа. Все проезжают мимо нее по Фонтанке и знают, что всегда можно остановиться и зайти во флигель во дворе. А там кусок другой жизни, неспешной, внимательной. Все едут мимо нее по жизни, а она сидит в этом флигеле, как утес.
Ну а мне она больше не нужна. Шоколадный кекс? С апельсиновым соусом? Не нужно – диета. Еще тирамису.
Ну я и тупица! К черту сериал! Вот же она!
* * *
С одной стороны, еврейская тема модная. Но может, лучше – чисто русский роман? Всегда есть люди, которым это как красная тряпка. Пусть будет чисто русская. Дворянка. Без глупостей.
Дворянка? Дворянка-полуеврейка?
Еще раз посмотреть эти ее фотографии, книги, патенты... Подробно расспросить, посидетъу нее на кухне, покрутить ее с разных сторон, пощупать материал – колоритные детали, выражения!!!
– Шоколадный кекс с апельсиновым соусом. Горячий яблочный пирог.
За успех!..Это будет такой роман – настоящий! Они думают, что я ничего не могу, кроме „мыла“, а я – вот!..
Молодец! Казалось бы, как можно использовать эту дурацкую историю, и вдруг – такое. Потому что главное – добить, использовать до конца.
Следующий день, среда
Призналась Аде во всем – в розетке, в пылесосе.
– Ах вот оно что, – сказала Ада таким сладким голосом, что у меня побежали мурашки по телу.
Такой ее сладкий голос я слышала только один раз. Когда Ада расселила одну потрясающую квартиру на Мойке. В этой квартире было девятнадцать комнат! Интересно, кто там жил до революции? Ада не знала. Интересно, кто там жил после революции?... Ада не знала.
Так вот, когда она оказалась владельцем восемнадцати комнат из девятнадцати, а девятнадцатая старушка никак не хотела расселяться, Ада таким сладким голосом говорила старушке: „Ах вот оно что...“ А старушка говорила:
„Да, а что здесь такого? Подумаешь, не хочу в Автово, дело-то житейское“...
– Простила? – спросила Ада. – Ты его простила?...
– Да, а что здесь такого? Подумаешь, сериал, дело-то житейское, – с независимым видом сказала я. – К тому же он, у него... ему было очень нужно, у него жизнь решалась.
– Х...я это все, – отмахнулась Ада.
– Почему же? – возразила я. – Есть другие слова: ерунда, чепуха, непроверенные сведения...
– Я же и говорю, х...я, – согласно кивнула Ада.
Договорилась, чтобы Ада не ругала Вадима за сериал, потому что он сценарист на телевидении и хочет отдохнуть у меня на кухне от поклонников первого канала.
– Так он занимает пост? Телемагнит... Нуда... понимаю, – сказала Ада и уважительно добавила: – У него и машина, как у телемагнита, – „цель“. Знаешь, сколько стоит?
– Сколько? – вежливо спросила я.
– До х...я и больше.
Я как-то раз переводила статью про дорогие машины, и там был „mercedes CL“, но у бедного сценариста детективной линии не может быть „мерседеса“, так что Ада, наверное, имела в виду что-то другое, к примеру новую марку „Жигули“ – „Жигули-цель“.
Хотя Ада немного недовольна, что Вадим не инопланетянин и не бандит, в целом ее реакция положительная – кастрюлька.
В кастрюльке не пельмени и не котлеты, а мясо индейки со свежими абрикосами, чтобы Вадим угощался привычной для телемагнатов пищей. Если он, конечно, зайдет.
Апрель
1 апреля
Мы с Димочкой сидели в кафе „ДэФэ“ на Караванной. В „ДэФэ“ всегда все уличные столики заняты, но нам повезло.
За соседними столиками сидели неопределенно юные люди – от пятнадцати до тридцати.
Как же расширилась озоновая дыра, если мы, в Питере, в апреле, когда еще положено лежать снегу, пьем кофе на улице! Как будто мы живем в Париже, бродим по улицам, переходя из кафе в кафе... А на самом деле это не Париж, а просто мы с Димочкой пьем кофе за столиком на улице – на улице Караванной.
Димочка сказал, что будет вести переговоры только со мной и только в кафе. Потому что кафе – специально, чтобы люди разговаривали. Потому что в кафе он в любой момент может встать и уйти навсегда.
– Я хочу торт „Графские развалины“, – сказал Димочка. – И еще я принял концептуальное решение – ушел из дома.
Торт „Графские развалины“ – безе, шоколад, взбитые сливки.
Вчера Татьяна велела Димочке делать уроки и ушла, а через пять минут вернулась – забыла ключи от машины.
Обнаружила Димочку в гостиной: он сидел в ее халате и курил сигару, как старый холостяк. Еще обнаружила девочку, девочка чинно сидела рядом с Димочкой, прижимая к себе сумочку, и в ее одежде был некоторый беспорядок.
– Я... ты... – кричала Татьяна. – Я не разрешаю курить в гостиной! Я не разрешаю сидеть в моей гостиной в моем халате! Я ничего не разрешаю! Вы что, ждали, пока я уйду?!
– Глупейший вопрос, – сказал Димочка. – А чего еще мы могли ждать?
– Ты... я... ты еще маленький! – кричала Татьяна. – Может, ты уже вообще женишься?! А?
– Ну вот еще, – сказал Димочка. Девочка обиделась и ушла.
– У тебя нет ответственности! – кричала Татьяна. – Что?... Ах, у меня тоже?! А у кого двойка по алгебре?! Я тебе все, все!.. Аты... променял меня на девчонку! Аятвоя родная мать!
У меня же нет детей, поэтому я точно не знаю, что чувствует родная мать, когда это все – халат, сигара, девочка. Я точно не знаю: может быть, когда у тебя сын, немного кажется, что он твой мужчина?
– Мать – страстная женщина, и в отношения со мной она вносит слишком много страсти, – рассуждал Димочка. – А единственное, чего я хочу в этой жизни, – это покоя. Так что я пока поживу у тебя. Некоторое время. Да, учти, в школу я не хожу – у меня куриный грипп.
Димочка важно крутил в пальцах сигарету. Может ли крестная мать запретить своему сыну курить?
Мне жалко Димочку, хоть у него и нет ответственности по алгебре. Димочка поживет у меня. Хорошо. Некоторое время. Хорошо.