Мне все же удалось вырваться, я сел, отплевываясь и тяжело дыша. Она снова окунула мою голову в воду, потом позволила глотнуть воздуха и принялась натирать мне волосы песком, затем макнула меня еще раз, чтобы смыть его.
Наконец, отпустив меня, она вздохнула и сказала:
– Так гораздо лучше. – Она показала на плоский камень. – А теперь сядь-ка вон там, обсохни.
Я подчинился и растянулся на камне. Солнце еще грело довольно сильно – было не жарко, но и не холодно. Неку тем временем села с другой стороны заводи, сложив руки на груди и внимательно изучая меня (ее мысли оставались для меня загадкой), словно оценивая возможность использовать в дальнейшем, будто я был орудием,инструментом , который следовало вначале очистить, наточить и подготовить к работе. Это тревожило меня, но ощущение того, что другое человеческое создание терпит мое общество, было настолько приятным, что у меня защемило сердце, а на глазах выступали слезы, которых не положено иметь ни одному чародею. Мы не приспособлены к одиночеству, мы, люди. Нам необходимо общение. И это для нас главное.
Отчасти счастливый, отчасти расстроенный, не в состоянии разобраться в собственных чувствах, я лежал, греясь в лучах уже прошедшего зенит солнца, время от времени переворачиваясь, а Неку сидела напротив меня. Я уже почти дремал. Помню лишь, как дикие гуси кричали и плескались в воде.
Вернулась Тика. Я моментально сел, оглянулся в поисках одежды и, не обнаружив ее, предпринял отчаянную попытку прикрыться руками. Неку подошла сзади. Положив руку мне на плечо, она заявила:
– Не смущайся. Тика знает, как устроены мальчики.
Я снова покраснел, но ни одна из них даже не пошутила по этому поводу. Тика опустилась рядом с матерью на колени и открыла новую матерчатую сумку. Неку заглянула внутрь.
– Все в порядке, – кивнула она. Тика отдала ей семь монет.
– Секенр, – позвала Неку. – Я продала свое обручальное кольцо, чтобы купить все необходимое, в основном для тебя.
Это смутило меня даже больше моей наготы.
– Но…почему ?
– У меня есть на то свои причины.
Она снова решительно взяла меня за руку. Тика извлекла из сумки полоску ткани – надушенное полотно, совершенно новое. Они вдвоем обернули ее мне вокруг пояса, одевая меня, как грудного ребенка, и не обращая ни малейшего внимания на мои протесты. Затем они нарядили меня в широкие белые штаны, туго стянутые снизу вышитыми лентами – в Стране Тростников, где штаны были прямыми, не носили ничего подобного. В сумке нашлась и алая рубашка с длинными широкими рукавами без манжетов и с роскошной вышивкой, сделанной толстой золотой нитью. За всем этим последовал кафтан, легкий, свободный, длинный и, возможно, слишком большой для меня. Поверх всего было надето ожерелье из чеканной бронзы – оно состояло из змей, причем хвост каждой последующей крепился к голове предыдущей. Все то время, пока я был в центре внимания и женщины хлопотали и кудахтали вокруг меня, я вспоминал Хамакину, игравшую дома с куклой и наряжавшую ее в самые фантастические костюмы.
Они даже подстригли мне ногти невесть откуда взявшимися крохотными ножничками.
То, что Тика достала из сумки в последнюю очередь, лишило меня дара речи. Новые туфли. Я мог лишь со слезами на глазах смотреть на них.
Тика озадаченно глянула на меня, затем – на мать, словно спрашивая,а знают ли жители Страны Тростников, что такое обувь?
Неку негромко рассмеялась.
– Мне кажется, я поняла, в чем дело, – заметила она, но никак не пояснила свои слова.
Я сидел на камне, а они продолжали хлопотать надо мной. Ощущение было страшно непривычным, а одежда – мягче и нежнее всего, что я носил прежде.