В моем сне Велахронос, обиженный, перепуганный и рассерженный, ругал меня, потоки крови лились из его многочисленных ран, кровь фонтаном шла у него изо рта каждый раз, когда он пытался заговорить, пока весь город не скрылся под волнами мерзкого красно-коричневого моря. Я плыл в своей лодке среди домов, затопленных по крыши, а солнце ослепительно светило сквозь красноватую дымку. Люди цеплялись за крыши, стены, бревна, мачты затонувших кораблей. Они звали меня, умоляя спасти их, но я не мог. Некоторые проклинали меня, а я не знал, что ответить.
Я греб и греб, и мой отец шел рядом со мной по поверхности необъятного кровавого океана, затопившего весь мир, на нем была мантия чародея и сплющенная маска, когда-то изображавшая птицу. Он что-то настойчиво и обеспокоено шептал мне, но я так и не понял ничего из того, что он пытался мне сказать.
К нам присоединялись все новые и новые люди в масках, пока моя крошечная лодка не оказалась в центре громадной процессии безликих чародеев, и все они одновременно пытались мне что-то сказать, заставить меня понять что-то, угрожая мне – я был просто уверен в этом – и умоляя меня избавить их от мук.
Появилась Хамакина, смеявшаяся, после веселой игры, ее руки и лицо были настолько бледными, что, казалось, светились и мерцали, как фонари, когда она пробиралась сквозь толпу чародеев, то исчезая, то возвращаясь и выкрикивая мое имя. Из всех присутствовавших она одна не была запачкана кровью. Мы же все буквально пропитались ее испарениями, поднимавшимися с поверхности багряным туманом.
Внезапно спустилась непроглядная тьма, словно кто-то сбросил плотный занавес. Мне отчаянно не хватало света, и я соединил ладони. Они слиплись, склеились от густой, наполовину свернувшейся крови. Я с трудом разъединил их, и на них поднялся крохотный язычок белого пламени, внезапно с ревом взорвавшегося и выросшего до небес, словно туман и море были из нефти – казалось, горел даже воздух. Чародеи закричали, забились в судорогах – их разметало во все стороны, подобно куче горящих листьев. Положив весло на колени, я совершенно неподвижно сидел в своей лодке и наблюдал, как меня самого охватывает белое пламя. Но, хотя моя плоть покрывалась пузырями и исчезала и вскоре от меня осталась лишь рассыпающаяся обгоревшая шелуха, я не испытывал боли.
В самый последний момент я увидел серую цаплю, бредущую сквозь огонь и кровь – она часто опускала голову, словно шла по мелководью, отыскивая мальков и лягушек.
Я проснулся от собственного крика, сел, прикрыв рукой рот; глаза мои были широко открыты, сердце трепетало – я обнаружил, что вокруг собралась толпа. Я видел перед собой исполненные благоговейного трепета, изумленные, полные надежды, жаждущие, иногда испуганные лица. Женщина-калека лежала у моих ног. Она тянулась ко мне, умоляя взглядом, неестественным изгибом своего изуродованного тела, словами, которые так и не слетели с ее губ, излечить ее от недуга.
Она обняла мои ноги, едва не стащив меня со скамейки. По толпе пробежал испуганный ропот, но я вырвался и снова сел, вцепившись в свою сумку со школьными принадлежностями, словно она была тем надежным якорем, от которого зависело мое спасение.
Она заплакала. Я смущенно посмотрел на нее, не зная, что делать. В толпе многие начали жестикулировать и даже попадали на колени.
Владелец ближайшего магазинчика сунул мне в руку Дешевую деревянную статуэтку, изображающую Бель-Кемада.
– Расскажи им, – попросил он, склоняясь надо мной, – о божественном видении, которое тебя посетило.
– Но ведь ничего не было…
– Бог, без сомнения, говорил с тобой. Были все знамения. Я видел это и прежде. Я в этомуверен .
Владелец ларька поднялся и повернулся к толпе, воздев руки.