Но все же перед тем, как вновь коснуться камня, я спустил из окна на веревке ведро, чтобы зачерпнуть воды, и помылся, стоя голым на полу посредине комнаты. Наскоро вытеревшись смятым одеялом, я надел свободную тунику до коленей – единственное, что я мог носить, не страдая от боли. Плечи и руки, обгоревшие сильнее всего, уже начали облезать, каждое движение причиняло нестерпимые муки.
Я мог прерваться всего на несколько минут. Отец изнутри распекал меня на все лады за то, что я трачу время на подобные глупости. Не обращая на него внимания, я быстро подстриг волосы, чтобы они не падали на глаза, и обвязал свой воспаленный лоб полоской ткани.
Я по– прежнему отчаянно мечтал об отдыхе, но просто не мог себе этого позволить.
Я заставил себя вернуться к окну и снова лег на стол.
– Знаешь, Секенр, твои подозрения, скорее всего, обоснованы. Истинная каллиграфия твоей магии заключается не в буквах, написанных чернилами на бумаге, а в шрамах и ожогах на твоем теле.
– Возможно, – вот все, что я смог ответить ему. Я сделал это вслух.
– Правда , – продолжал отец внутри меня. –Подобно многим другим чародеям, ты отмечен, изменен благодаря своим приключением. А может быть, книга о Секенре пишется и сейчас, но не чернилами, а шрамами.
– Так что кто-нибудь может запросто выбраковать меня из библиотеки чародеев? Нет, отец, мне кажется, это не так. Слишком просто.
– В конце концов подобные мелочи не имеют значения.
– Для меня имеют.
Черные орлы кружили в небе, каркая, как вороны.
Я снова дотронулся до камня, и вид за окном изменился – там все погрузилось во тьму с мерцающими вдали огнями.
Дом передвигался, волоча себя, как гигантский паук, половина ног у которого сломана. Небо снова просветлело. Доски у меня под ногами вздыбились, готовые лопнуть. Стол завалился, но, падая на пол, я по-прежнему крепко сжимал камень в руках. Какой-то миг я лежал неподвижно, прислуживаясь, как дом встает на неровной поверхности. Надо мной, на верхних этажах, ломая мебель, валились тяжелые бревна. Пыль и щепки дождем посыпались мне в лицо. Откашлявшись, я вытер лицо свободной рукой.
На этот раз я не стал возиться со столом, а просто встал у окна с камнем в руках. Я смотрел на Город-в-Дельте, видел, как имперская галера разворачивается в моем направлении, ее поднятые паруса украшали изображения орла и крокодила: смерть и в воздухе, и в воде.
Вновь и вновь я касался зеленого камня, и дом побывал во многих странах. Один раз я оказался даже в Стране Тростников, в том месте, которому еще предстояло стать моим родным Городом Тростников, но передо мной предстал лишь лабиринт из деревянных лачуг под тростниковыми крышами на сваях и две обветшалые полуразвалившиеся пристани. Большой корабль стоял там на якоре, развевая по ветру многочисленные флаги с совами – символикой какого-то давно забытого местного царька.
Я видел перед собой сцены из отдаленного прошлого, за много веков до моего рождения, задолго до того, как Сестобаст Первый присоединил Страну Тростников к Гегемонии Дельты.
– Двигайся в том же направлении, – раздался в моем разуме голос отца. –Ты прекрасно знаешь, куда мы должны попасть.
– Да, знаю, – ответил я вслух.
Сцены за окном менялись с такой быстротой, что, казалось, невидимый великан перелистывает страницы гигантской книги с картинками: холмистые речные берега; горы с заснеженными вершинами, между которыми парили черные орлы; бесконечный лес, окрашенный в алые и золотые тона удивительной северной осени; и длительное время – лишь насквозь продуваемая ветрами пустыня – безликое море песка.
Мышцы затекли, мне надоело опираться на подоконник, я принес кресло и теперь сидел у окна с камнем на коленях, постоянно пробегая пальцами по его отшлифованным граням.