– Вообще-то вначале я намеревался сделать твою сестру вместилищем своего духа. Как только бы она повзрослела, я бы нашел способ заставить ее убить меня, возможно, дать мне яд. Я предназначал ее лишь для этой цели и ни для какой другой. Значит, для меня она была лишь вещью. Я не любил ее. Но ты, ты был моим сыном. Ты, Секенр, был тем, кто перевернул доску уже после того, как я выиграл партию.
– Я не знал.
Он похлопал меня по спине. Его когти порвали мне жакет.
– Не важно. Многие вещи все равно происходят независимо от нас, сами по себе .
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, отец. – Но из разорванных обрывков воспоминаний, которые не были моими собственными, я все прекрасно понял.
– Скоро родится новый бог, он будет создан в огне Акимшэ, как и все остальные боги, но сформирует, взрастит его чародейство черная магия, а не молитвы, даже не молитвы других богов. Он не будет обычным богом, в том смысле, в каком мы привыкли воспринимать это слово. Он будет наполнен душами других чародеев, которые возродят его. Загляни в глубины своей памяти, Секенр. Воспользуйся обрядом Тазен-Дха и расскажи мне, что увидишь.
Он повел меня на песчаный пляж. Я встал на колени и исполнил обряд Тазен-Дха (описать его полностью просто невозможно), рисуя руками многоугольник, создавая в своем сознании дом – уменьшенную копию отцовского дома, где каждая комната, каждый стул, каждый стол, бочонок или бревно, подпиравшее угол, были для меня связаны с отдельным воспоминанием. Следовательно, войти в одну из этих комнат, сесть на стул или поднять бревно – означало высвободить мощнейшие силы, каких и представить себе не может обычный человеческий разум. В этом состоит одна из самых сокровенных тайн чародея. Она заключается в том, насколько велика у него душа.
Я не могу сказать большего, лишь сообщу, что мой дом Тазен-Дха был постоянно наполнен бормочущими что-то невнятное голосами, врывающимися в комнаты духами, плавающими в дыму лицами. В моем доме Тазен-Дха книги, стулья, чашки и другие хорошо знакомые мне предметы плавали в воздухе сами по себе. Некоторые из них говорили. Дверь в моей спальне неожиданно выгнулась наружу, как пузырь. В ней появились пара тянущихся ко мне рук и лицо, его мягкая плотьразорвалась , явив кроваво-красные глаза.
– Помоги мне, – заявило существо. – Пожалуйста. Я заблудилась.
– Нет, – ответил я. – Ничем не могу тебе помочь. У тебя не осталось надежды.
Я потянулся к дверному засову, но дверь изогнулась вовнутрь прежде, чем я успел до него дотронуться.
Спальню заливал яркий свет. Я прищурился, чтобы разглядеть тщедушную фигурку, сгорбившуюся за моим письменным столом и рисующую каракули на длинном свитке. Явспомнил , что это значит – писать. Я знал, какие слова должно было вывести перо на бумаге, какие и в самом делебыли написаны когда-то, в другое время, в каком-то другом прошлом, когда то, что начиналось сейчас, уже было завершено, и я сам держал перо.
Я чувствовал, как в моем сознании появляются слова, начертанные священным шрифтом на языке богов, но они ничего мне не говорили. Текст был подобен человеку с девственно чистым сознанием, пустому сосуду, который еще предстояло наполнить.
И тут все, жившие внутри меня, пробудились, решительно сбрасывая остатки сонного оцепенения: Ваштэм и Таннивар, Бальредон и Орканр, Лекканут-На, Тально, Варэ, сын Йоту и многие другие, о существовании которых я и не подозревал: чародеи внутри чародеев внутри других чародеев, и так до бесконечности, как в доме с зеркальными стенами.
Они разрывали меня на части, сражаясь за право контролировать мое тело.