Зрачки желтых глаз, лишенных белков, представляли собой черные вертикальные полоски, как у козла.
– Гоблин я, – проскрежетало существо в ответ. – Из племени Три Воды. Вы все мертвецы. Все.
– Мертвецы? – переспросил Вансен, стараясь подавить предательскую дрожь в голосе.
– Она нести белый огонь. Она сжигать ваши дома, пока не останется лишь пепел. – Существо издало странный свистяще-шипящий звук. – Из-за ноги, старой и кривой. Отстал. Не увидеть мне ее красоты, когда она вас прикончит.
– Убейте его! – потребовал Саутстед сквозь стиснутые зубы.
Вансен поднял руку, успокаивая гвардейца.
– Он шел за армией сумеречного племени, – понял капитан. – Возможно, он один из них. Во всяком случае, он их подданный и может многое рассказать нам.
Феррас посмотрел вокруг, подыскивая, чем бы связать гоблина, отчаянно бившегося в руках у Дайера.
– Никогда, – сказал гоблин странным неприятным голосом. – Ни за что не помогу солнцепоклонникам!
В следующий момент он изогнулся, яростно дернулся, повернулся так, будто у него не было костей, и впился зубами в руку Дайера. Тот закричал от боли и неожиданности и бросил тварь оземь. Та попыталась удрать, но одна нога ее действительно была покалечена и беспомощно волочилась. Не успел Вансен и рта открыть, как Доли прыгнул вперед и снова схватил гоблина, потом придавил его луком к земле. В ту же минуту Дайер оказался рядом и, прижимая окровавленную руку к себе, принялся пинать корчащееся существо ногами. Саутстед подскочил к ним, размахивая мечом и выкрикивая проклятия. Дайер и Доли отступили, а Саутстед замахал мечом. Все трое издавали звуки, похожие на лай собаки, – вопли ужаса и ярости.
Когда Вансен подоспел, гоблин был мертв: желтые глаза помутнели, а на земле валялись окровавленные клочья меха и куски плоти.
Баррик не желал ее видеть, но Бриони не сдавалась. У брата и раньше наблюдались неожиданные вспышки гнева, но сегодняшняя оказалась сильнее и страшнее всех предыдущих. Принц был раздражительным и скрытным, но происшествие с помощником трактирщика не укладывалось ни в какие рамки.
Бриони наклонилась к самому лицу пажа, стоявшего едва ли не насмерть возле комнаты брата и смотревшего на принцессу с трепетом. Он, казалось, отдаст свою десятилетнюю жизнь, защищая эту дверь.
– Передай моему брату, что я вернусь после ужина, – приказала мальчику Бриони. – И скажи ему, что мы обязательно поговорим.
Уходя, она услышала, как паж торопливо открыл и захлопнул за собой дверь, словно удирал из клетки с львицей.
«Интересно, боится ли меня кто-то так, как боятся Броуна? Или перемен настроения Баррика?»
Странная мысль. Бриони никогда не считала себя способной вселять ужас, хотя нередко проявляла нетерпимость к глупости или нечестности.
«Зория, девственница-воительница, дай мне сил стать мягче».
Молитва напомнила ей про болвана-поэта и собственный странный каприз. Зачем ей понадобился этот человек? Чтобы позлить Баррика и лорда коменданта? Или все-таки ей понравилась его грубая лесть?
Мысли путались в голове. Бриони шла по коридору мимо портретов своих предков, живых и почивших – отца, дедушки Остина, прадедушки Англина Третьего, – но не замечала их. Сегодня даже королева Лили, гроза серых отрядов, самая прославленная женщина в истории Южного Предела, не задержала ее внимания. В другие дни принцесса нередко подолгу стояла перед ее портретом, смотрела на прекрасное лицо и темные волосы и размышляла о женщине, сумевшей сохранить королевство в самые суровые времена. Бриони пыталась представить, что чувствует человек, оставивший след в истории. Однако сегодня знакомые лица прославленных предков оставляли ее равнодушной. Она взглянула лишь на портрет Санасу – жены короля Келлика Эддона.