А колдун, похоже, жаден, охоч до сокровищ, которые обеспечат ему на родине почет и любовь… А если шах и откажет оплатить, то Хамрай и сам скопил достаточно средств за эти долгие двести лет. К тому же он может рассчитаться с колдуном магическими кристаллами, которых имел во множестве, их подарила когда-то Моонлав без счета… И снова сможет любить… Хамрай чуть не застонал сладко от представившихся ему картин. Он еще далеко не стар, крепок телом и здоров, как юноша… Он покинет шаха, отправится в путешествия, вернется в забытую милую Францию… И ни с одной красоткой не задержится дольше, чем на одну ночь — он наверстает все, что упущено им за столько лет стократ проклятого воздержания…
Нилпег прошел в угол дворика, достал кремень и запалил один из заранее приготовленных на всяких случай факелов. Передал его молча одному из телохранителей и запалил второй. Хамрай поднял с земли роскошный халат повелителя и сделал шаху недвусмысленный жест. Шах посмотрел на него осоловелым взором, тряхнул головой — он сидел обессиленно, упершись руками в холодную землю. Здравомыслие возвращалось к владыке полумира. Шах встал и сунул руки в заботливо подставленные рукава халата. Затянул пояс, посмотрел на остальную одежду, поморщился. Нилпег подал шахский меч на роскошной перевязи. Хамрай приготовил сапог, шах вытянул ногу.
Чужеземный чародей подошел и склонился перед повелителем в низком поклоне.
— Я выполнил просьбу великого шаха, — сказал он чуть с хрипотцой. — Глаз всемогущего Алгола снял страшное заклятие, столь донимавшее пресветлого шаха — он может теперь без страха входить к женщине. Я нижайше жду обещанного вознаграждения.
— Шах Балсар всегда держит свое слово, — гордо произнес повелитель. Он уже окончательно пришел в себя после колдовства, дыхание успокоилось, голос был как всегда ровным и сильным. Но Хамрай прочувствовал, что сердце шаха все еще бьется учащенно.
Шах указал рукой на дверь, колдун еще раз согнулся в почтительном поклоне.
Предстояло теперь самое важное — проверить действительно ли заклятие потеряло силу. Женщина для этой цели, тщательно отобранная беспристрастным Нилпегом, уже давно ожидает в специальном покое башни. Женщина была из шахского гарема, который был без надобности, но шах содержал его, дабы избежать пересудов в народе. Озверевшие от воздержания красавицы, вынужденные проводить бесцельную, хотя и роскошную жизнь в общении между собой, читали стихи греческой поэтессы Сапфо в выспренном и величавом переводе Хамрая с древнего, мертвого ныне языка, которые давным-давно подкинул им сам шахский чародей (еще не этим наложницам, а их предшественницам), объяснив смысл учения поэтессы. Он хотел досадить красавицам, поддавшись странному порыву — чтоб не один страдал. А получилось наоборот — жительницы гарема от тоски предавались любовью друг с другом, доводя евнухов до бешенства и помутнения рассудка. Тем не менее каждое редкое появление в гареме посланца шаха, как сегодня, вызывало бурное оживление. А избранница, хотя все знали, что ее почти наверняка ждет гибель, считала предстоящее испытание счастьем и великой честью.
Телохранители во главе с верным Нилпегом уже были готовы — стояли у распахнутого выхода с обнаженными саблями и чадящими факелами, отбрасывающими на много повидавшие равнодушные стены двора фантастические тени.
Против ожидания колдуна они пошли по узкому каменному коридору не туда, откуда пришли, не в шахские богатые покои, а дальше — в пугающую черноту. Но колдун промолчал. Сейчас его главной задачей было взять обещанное вознаграждение и поскорее унести ноги из владений шаха — и Хамрай это остро прочувствовал. Хамрай вспомнил девять несчастных девочек, спаленных на костре и подумал, что для колдуна было бы самым лучшим, если бы заклятие действительно потеряло силу.