Однако Миина будто бы покинула их, и потому они предались бездушной, отрицающей Богиню религии, которая угрожает самой основе нашей духовности.
— В кои-то веки мы в чем-то согласны. — Джийан положила еду в рот и медленно жевала; она не чувствовала вкуса — только растущий в душе страх. — Кэра не принесет ничего хорошего ни своим последователям, ни нам. Это тупик.
— Хуже. Каждый кундалианин, обращающийся в Кэру, — это еще одна рана, нанесенная телу рамахан. Не будет рамахан — не будет и кундалиан, верно, сестра? Хотя последователи утверждают, будто Кэра дает им надежду, эта религия основана на отрицании всего: нашей истории, наших знаний, самой сути того, кто мы есть. Нет, от новомодной религии только вред.
— И однако она с каждым месяцем становится сильнее.
— Да — питаемая гневом Миины, покинувшей своих детей.
— И с каждым днем Священное Писание ускользает все дальше от нас, не так ли?
В голосе Бартты смешались зависть и презрение.
— Ты помнишь Писание? Странно. У тебя же есть Дар.
— Подобно воде, мы всегда возвращаемся к истоку, — тихо сказала Джийан.
— Не странно ли вернуться после стольких лет среди завоевателей, сестра?
Джийан отодвинула тарелку.
— Честно говоря, я чувствую себя слегка... не на месте.
— Я отведу тебя на могилу матери, — коротко сказала Бартта, убирая со стола. — То есть если ты задержишься.
— А как отец?
— Его взяла Кэра. Он не устоял перед практичностью новой религии: все и сразу, здесь и сейчас.
На душе у Джийан стало еще тяжелее. Ею овладела странная растерянность. Встреча произошла как-то неправильно: никаких вам криков радости, слез — ничего, что следовало бы испытывать давно разлученным близнецам. С самого начала — только настороженный цинизм, словно враги встретились, чтобы договориться о перемирии после долгой войны.
— Ты совсем не похожа на ту девушку, которая ушла с в'орннами шестнадцать лет назад, — сказала Бартта.
Знакомая горечь в ее голосе царапнула сердце Джийан. Она вернулась к двери комнаты, где когда-то была ее спальня. Теперь там спал Аннон.
— Впрочем, чего еще ожидать? — продолжала Бартта. — В этом наряде ты больше похожа на в'орнна, чем на кундалианку!
Джийан обернулась к сестре и откинула сифэйн.
— Тебе лучше знать. Бартта опустила голову.
— Прости. Я сегодня расстроена. Провела здесь неделю. Я нашла девочку, примерно ровесницу твоего подопечного в'орнна. У нее критическая стадия дуурской лихорадки. Несмотря на все мои усилия, жить ей осталось около часа. Если только твой Дар...
— Я не могу оживить умирающего. Ты знаешь это лучше любого другого.
— Попытайся. Прошу тебя. Возможно, твой приход — еще одно знамение.
— Еще одно знамение? — Джийан напряглась. — Говори прямо, сестра, ибо я тоже должна рассказать о знамениях.
Бартта скрестила руки на тощей груди, бросила на сестру любопытный взгляд.
— Семь дней назад на закате я увидела сову. Ночная посланница Миины никогда не показывается при свете дня, если не несет в когтях нежданную смерть.
— Сова — вестница перемен, — ответила Джийан. — Перемены всегда страшат.
— Но не рамахан.
— По-моему, в наши дни — особенно рамахан. Бартта отмахнулась от слов сестры.
— Сова — посланница Миины — привела меня к этой девочке, Риане. Она появилась из леса и сделала три круга над этим местом. Мне было предназначено найти ее, понимаешь? Зачем? Она умирает, и я не могу спасти ее. И однако здесь, несомненно, видна рука Миины.
— Ты известила семью?
— Семьи нет... по крайней мере она не может вспомнить. Потеряла память.
— Бедняжка.
Ответ Бартты заглушили крики. Сестры бросились к окну. За огородом, мимо некрашеных кедровых ворот, крутые ступенчатые улицы спускались к деревенской площади.