Люди и сами не заметили, как случилось, что страхи, которые совсем недавно заставляли замирать сердце, трепетать в постоянном напряжении, теперь казались какими-то призрачными, нереальными. Пусть они еще не успели совсем забыться, но их матовая дымка более не укрывала собой весь мир, затмевая свет солнца и очерняя костер луны. Пусть снежная пустыня, хотя она и стала добрее, не превратилась, будто в сказке, в зеленую равнину, и по-прежнему ночами случались трескучие морозы, от которых перехватывало дыхание и слезились глаза. Но в людях поселилась спокойная уверенность в том, что тепла всегда будет вдоволь. Не надо экономить огненную воду, боясь, что она закончится. Не надо дрожать от страха перед тем, что сломаются сложные, понятные лишь очень немногим механизмы, обогревавшие повозки, позволявшие возводить шатер. Ведь когда у каравана свой Хранитель, беды не посмеют приблизиться к нему.
– Что с тобой происходит? – от внимания Евсея не ускользнули все те чувства, которые промелькнули на лице брата.
– Ничего! – поспешно ответил Атен, достаточно резко, чтобы показать помощнику, что ему совсем не хочется говорить.
– Ты опять за свое? – тот осуждающе взглянул на брата. – Сколько раз повторять: не носи тяжкие мысли в груди, выпусти их на волю, и тебе станет легче. Расскажи.
Однажды ты признал, что я наделен некоторыми качествами служителя. Позволь же мне пусть ненадолго стать им теперь, когда в караване появился Хранитель.
Атен провел ладонью по лицу, словно сбрасывая паутину снежинок. Вздохнув, он спросил:
– Ты помнишь, что почувствовал, когда узнал, что Шамаш – маг, помнишь, каким воплем радости встретили люди известие о том, что с их караваном будет идти маг?
– Мне показалось, что сказка становится явью. Я долго не мог поверить, что такое возможно, что ты говоришь правду… В какой-то миг я даже испугался, что ты помешался, когда твое сознание не выдержало переживаний за дочь… А потом я уже с трудом убеждал себя, что мой разум не померк… Думаю, другие думали так же, просто одним удалось раньше справиться с сомнениями, другим – позже.
– Им кажется, что в тот день, перед лицом богов, маг принял на себя обет защищать караван от стихий, став его Хранителем, что теперь никакие беды не коснутся нас…
– Он и есть Хранитель. Не удивительно, что люди относятся к нему с таким благоговейным трепетом… – на миг ему показалось, что он понял, какие мысли, чувства мучают брата. – Тебе, должно быть, очень тяжело делить власть с чужаком, когда она столько лет принадлежала тебе одному…
– При чем здесь это? – караванщик поморщился. – Да пожелай он, я бы не раздумывал ни мгновения, я был бы только рад… Дело в ином… Шамаш не Хранитель… Он совсем другой. Неужели ты не видишь? В нем нет желания властвовать над телами и душами людей, стремления приказывать, решать за других… Он осознает, что ему дано куда больше, чем другим караванщикам, но старается скрыть свои способности…
– Показывая тем самым, что его дар не случаен, что он подчинен ему много лучше, чем большинству Хранителей, узнавших о нем лишь прикоснувшись к священному камню.
– Пусть всегда сохраняется грань, отделяющая Шамаша от остальных, но он не стремится устраниться, отдалиться от людей, от их повседневной жизни. Его умению понять других мог бы позавидовать умудренный опытом служитель, его искренность, чем-то сродни детской доверчивости, подкупает, как вера жреца. Хранитель считает любую физическую работу унизительной для себя. Шамаш же, наоборот, сам вызывается в дозор, ездит возницей, лечит животных, да что там, пару дней назад я вообще застал его за тем, что он ворочал тюки, перегружая продукты из складской повозки.