Пустыня была преисполнена покоя и безмятежности. Крупные, похожие на пух белых птиц, снежинки сверкали в лучах солнца, переливаясь всеми цветами радуги и раскрашивая все вокруг удивительными оттенками, сплетенными в причудливый узор кружев. Ветер дремал, лишь лениво ворочаясь с бока на бок да протяжно зевая, отчего снег колыхался тихими, задумчивыми волнами. Легкий, преисполненный наивной радости воздух был мягок и нежен. Он не жег, не старался пронзить насквозь своим холодом, а касался щек прохладой утреннего луча или задорно щекотал нос запахом лаванды.
Опытные караванщики считали и два таких дня подряд подарком судьбы, а тут…
Минуло почти две недели, а вокруг царила все то же магия покоя и счастья.
Люди суеверны. Особенно в маленьком караване посреди бескрайних снегов. Они склонны во всем видеть знак: если беда – значит, боги чем-то недовольны, коли удача – наоборот. Так что, если первые дни чужак казался нарушителем спокойствия, и многие считали: Метели не понравится, что жертву вырвали из ее объятий, то теперь все не просто поверили, что совершили богоугодное дело, приняв незнакомца, раз небожители награждают их удачей, но и сочли гостя своего рода оберегом, чье присутствие способно защитить караван.
Раньше чужака сторонились, теперь же, наоборот, искали повода заглянуть к нему в повозку, заговорить. Но тот, казалось, сам стремился к одиночеству. Единственно кого раненый всегда был рад видеть, это Мати. Она прибегала к нему утром, с первыми лучами солнца, принося еду. Девочка привыкла завтракать с чужаком. Рядом с ним даже самая обычная пища – лепешки да каша – казались ей восхитительным лакомством.
Он смеялся: – Тому виной твоя фантазия, малыш.
Незнакомец упорно не называл ее Мати, но девочка не обижалась, когда обычные слова в его устах приобретали неповторимое звучание и имели, казалось, большую власть, чем священное имя.
Мати страшно хотелось расспросить его обо всем: о мире сказки, из которого он пришел, о драконе, принесшем его в снежную пустыню, о том, что случилось, что заставило их отправиться в путь. Однако время шло, а она так и не решилась задать ни одного вопроса, словно что-то непонятное, необъяснимое удерживало ее.
Может быть, это была грусть в глубоких, печальных глазах незнакомца или что-то еще. Сам же чужак не обмолвился ни словом, будто ничего и не было вовсе. Но в этом молчании была не скрытность, нет, нечто другое… Как если бы он опасался, что подобное знание может стать угрозой, не столько ему, сколько тем, кто был с ним рядом…
– Метель обращается с нами, как с лучшими друзьями и самыми желанными гостями, – пробормотал Атен, склонившись над картой.
– Успокойся, старина. И наслаждайся отличной погодой, пока вьюга снова не смешала небо с землей, – произнес Евсей.
– Ветер не заметает наших следов, – продолжал бурчать тот. – Они открыты взгляду любого…
Лис понял его опасения, но возразил:
– Здесь не может быть снежных разбойников. Мы уже слишком далеко ушли от города.
– От какого? – не унимался хозяин каравана. – Первого или второго? Разбойники могли кружить возле погибшего оазиса, а потом, когда того не стало, уйти вперед, в поисках другого пристанища.
– Они не дураки, Атен, и отлично понимали: долгий переход им не по силам.
Надежнее было пойти в другую сторону…
– Разбойники не выбирают дорог. Они идут туда, куда их гонит ветер.
– Падальщики, они нападают только на слабую, раненую добычу. Наш караван им не по зубам.
– Банда могла пополнить свои ряды за счет молодых, крепких горожан, готовых на все ради того, чтобы выжить. Если так, она сейчас столь огромна и голодна, что способна на все.