Валерий Татаринцев
Великое ничтожество
Глава первая
Недалеко от деревушки,
У леса на краю опушки,
Едва передвигая ноги,
Крестьянка с хворостом брела,
Она едва не умерла
И повалилась на дороге.
От тяжести спина заныла,
Она корзину отцепила
И стала громко причитать
И на судьбу свою роптать:
«Ах! Я несчастна и бедна!
На целом свете я одна
Ни сна не знаю, ни покоя!
Доколе бедствие такое
Я буду каждый день терпеть?
Ах, право, лучше умереть!»
Под хворостом на дне корзины
Лежал малыш, свой рот разинув,
Он так неистово орал,
Как будто в муках умирал;
Она ему дала пустышку:
«Ну, потерпи чутьчуть, сынишка!»,
Он соску взял в огромный рот
И задремал. Такой урод
Пригрезиться мог лишь в кошмаре:
Такой противной, мерзкой хари
Вы не видали никогда!
(Клянусь Вам в этом, господа!)
Малыш был ростом пяди две,
На грушевидной голове
Клубок запутанных волос
И непомерно длинный нос,
Да тёмные глазёнки злые,
Да ножкипалочки худые,
А на спине (Ну страшно просто!)
Был горб, изъеденный коростой;
Ему два с половиной года,
А он ещё не говорил,
Как пёс скулил на непогоду,
Или как волк ночами выл,
Шипел, мяукал и кусался,
Хрипел, сопел и больно дрался
Своею маленькой рукой.
«Когда изведаю покой?»
Руками женщина всплеснула
И от усталости заснула.
Глава вторая
Фрейлейн фон Розеншён была
Собой красива и мила,
Могла бы стать она актрисой
В приюте стала канониссой1,
Творила добрые дела
И этим счастлива была.
Она с прогулки возвращалась,
Была полна добра и света,
Как будто радугой одета,
И неизменно восхищалась
Природы дикой красотой
И гениальной простотой
Её бесчисленных творений;
И взор её, как добрый гений,
Был преисполнен красотой
И неземною чистотой.
Фрейлейн фон Розеншён хотела
Свою прогулку завершить
"Меня ждёт праведное дело
Приюту пламенно служить
Мне предназначено судьбою
О Боже! Это что такое?"
Она увидела урода,
Что рядом с женщиной лежал
И от сопения дрожал,
Воскликнула: "О, мать-природа!
Порой ты так скупа бываешь,
Что даже нищих обираешь!"
На руки малыша взяла,
К груди прижала, обняла,
Рукой своей довольно ловко
В порядок привела головку:
Его как будто расчесали,
Красиво волосы лежали,
Струились кудри водопадом.
"Мне уходить, голубчик, надо,
Ему тихонько прошептала
И в темечко поцеловала.-
Не будешь ты высок, силён,
Красив, талантлив и умён.
Но в дар тебе я дам умение,
Что даст большое облегчение
Тебе на жизненном пути.
Ну всё! Пора уж мне идти.
Пусть к вам вернутся жизни силы!"
Торжественно провозгласила,
Душистым спиртом облила,
Затем флакон другой взяла,
Ещё побрызгала немного
И побрела своей дорогой.
Глава третья
Крестьянка очи разомкнула:
«Как хорошо я отдохнула!
Эй, Цахес, полезай в лукошко!»
«Нет, не хочу!» ответил крошка.
«Да это просто чудеса!
Свидетель Бог и небеса!
Ты так отлично говоришь,
Причёсан, на ногах стоишь!
Нет! Мне, должно быть, снится сон.
Ах! Если б только сбылся он!
Глаза крестьянки закатились
И слёзы по щекам полились.
Ах, право, лучше умереть!»
«Сейчас же перестань реветь!
Я есть хочу! Пошли домой!»
«Глазам не верю! Боже мой!
Уродец мой заговорил!
Ушам поверить нет и сил!»
А Цахес взялся за подол,
На ножкахпалочках пошёл.
Казалось, что он чуть подрос
Так кверху задирал он нос.
Шли мимо пасторского сада,
Под вишней пастор отдыхал,
Вдруг он схватился за ограду,
Крестьянку с Цахесом позвал:
«О фрау Лиза, заходите
В мой тихий и прохладный сад
И на скамейке отдохните.
Я буду несказанно рад!»
Вот Лиза в сад ступила,
Корзину отцепила,
Лицо ладонью отерла:
«Ох! Я едва не умерла!
Работала до пота.
Эх, тяжела работа!»
За кочку Цахес зацепился
И прямо под ноги скатился
К отцу святому, закричал
И как корова замычал.
Его святой отец поднял,
Поцеловал, затем обнял,
А Цахес вырваться пытался,
Царапался, хрипел, кусался.
Крестьянка Лиза хворостиной
Его хотела усмирить:
«Нельзя же быть такой скотиной!»
«Ребёнка не позволю бить!