Египет.
Нефру проснулась с рассветом, как и в другие дни, она всегда пробуждалась рано: сила привычки, так и не ушедшая за время жизни во дворце. Она сидела на постели, наедине с собой и прислушивалась к тому, что происходит внутри нее. Заметив двух пожилых служанок, заглянувших в спальню, Нефру молча сделала им знак удалиться. Но те поняли это по-своему и отправились за фараоном.
Розовые краски зари заливали комнату мягким светом. В такое время на сердце всегда было хорошо и спокойно, а мир выглядел благороднее и чище. Нефру любила этот час. Розовый рассвет, как младенец, заставлял забывать о грехах и невзгодах, о злодеяниях и неудачах, о ненависти и жестокости. Он очищал разум и, благодарение Хепри, в такой миг казалось, что все возможно исправить, искупить, очистить от грязи и порока. Нефру любила мечтать и верить в свой собственный идеальный мир, где люди живут только для того, чтобы наслаждаться земным существованием, и любят друг друга
Неожиданно вошел фараон. Его движения и лицо выдавали тревогу.
Нефру, что случилось с тобой? поспешно спросил он, садясь рядом с нею.
О, божественный, ничего страшного.
Ты заболела? еще больше встревожился фараон.
Нет, нет, поторопилась заверить его царица. Это не болезнь. Это другое.
Если не болезнь, то что же? Я пришлю лекаря, он поможет тебе избежать недуга.
От подобного недуга я и так избавлюсь, и очень скоро, не успеют в Египте снять второй урожай, как ты во второй раз станешь отцом.
Что? удивился и обрадовался фараон. Любовь моя, ты ждешь наследника? После дочери у меня будет сын!
Я жду ребенка, это правда. Но это не будет наследник. Родится дочь
Амонхотеп пытливо посмотрел на супругу, стараясь в который раз уже разгадать эту непостижимую женщину. Она знала гораздо больше, чем доступно смертному.
Мне так хорошо! засмеялась Нефру, уткнувшись лбом в плечо Амонхотепа. Посмотри на это солнце. Оно сияет рабу и фараону, нищему и аристократу, крестьянину и принцессе. Оно так безмятежно и так справедливо! Но почему я грущу опять?
Нефру посмотрела на Амонхотепа:
Как ты думаешь, можно научить людей справедливости? Рассказать им, что такое честность и доброта?
Фараон не знал, что ответить, а царица продолжала свою речь, пытливо вглядываясь в Амонхотепа:
Скажи мне, почему людям нравится унижать других людей? Разве так придумали боги? они встала и подошла к окну, отдернув с него легкое покрывало.
Малиновый диск солнца начинал золотиться и растворял тревожные тени ночи, прячущиеся в гуще городских построек.
Нет, боги не могли придумать такого! твердо сказала Нефру, глядя на солнце. Это желание лживых жрецов. Они учат людей вести войны, лицемерить и ненавидеть. Они хотят быть злыми, жестокими, хитрыми, прикрываясь именами богов. Они всех подавляют страхом, суевериями и страшными изображениями богов-идолов, которых выдумали сами.
Она резко развернулась к Аменхотепу:
Я не хочу, чтобы мой ребенок существовал в таком мире!
Из-за ее спины вырвался солнечный свет и ударил фараона в лицо. На мгновение Амонхотеп зажмурился и отвернулся.
Скажи мне что-нибудь, попросила Нефру.
Он посмотрел на нее, но увидел только смутный силуэт в ослепительном золотистом сиянии солнца, бившем у нее из-за спины.
Скажи, почему людям недостаточно одной любви, им хочется власти? спросила царица, и голос ее дрогнул.
Фараон молча подошел к ней и обнял за плечи.
Ее рука лежала на животе, там, где начинала расти новая жизнь, жизнь второй принцессы, дочери фараона.
Нижний Египет.
После своей необычной болезни крестьянская девочка стала совсем худой и хрупкой. Старик Хануахет не оставлял ее и девочка очень привязалась к нему, чем вызывала недовольство родителей. Мать потихоньку подсылала младших детей следить за стариком, но Хануахет об этом знал и не смущался. Он также знал, что вскоре покинет дом, потому что девочка уже достаточно окрепла, хотя говорила немного, и глаза ее излучали грусть. Мать думала, что это колдовство старика, хотя и не могла не признать, что именно его появление в тяжелый момент спасло ее дочь от неминуемой смерти.
В ту ночь, как всегда в доме крестьянина, все спали на полу, покрытом грязной соломой, где водились насекомые, вечные спутники бедняков. Дверь с вечера плотно закрыли, и в хижине была полная темнота. Хануахет спал с краю, несколько в стороне от всего семейства. В тяжелом воздухе хижины висела тишина.