Человек, что вошел в Казан, имел никак не больше пяти футов росту. Одет был по-мещански: в башмаки, чулки, бриджи, рубаху и камзол, потому среди здешней компании смотрелся нелепо. На круглой его мордашке топорщились густо напомаженные усики. Щечки человека были до того мягкими и рыхлыми, что так и тянуло хорошенько врезать ему по челюсти. Ничто во внешности этого типа не оправдывало его прозвища Большой. Увидав его впервые, никак не поймешь, что перед тобою шериф города Лабелина.
Здравствуй, Большой Человек, сказал Двубородый. С чем пришел к нам?
Приветствую, Сидящий-на-Бочке, ответил шериф, тряхнув щеками. С добром пришел, посидеть по-свойски
В подтверждение благих намерений шериф вынул крупную серебряную монету и бросил в прорезь ящика, стоявшего у входа. Двубородый нахмурился сильнее.
Говорят, ты пришел не один.
Да, есть такое. Один человек очень хотел повидать тебя, Двубородый
Вернее, восемь человек.
Ну, да Они очень хотели и, знаешь, я не смог им отказать.
Это почему?
Знаешь, Двубородый, бывают на свете такие люди, которым отказать сложно.
И он прошел дальше в зал, махнув рукой своим спутникам. Один за другим порог переступили восемь человек. На семерых были черные плащи и черные куртки, надетые поверх кольчуг. На груди каждого краснел косой крест вроде буквы Х, на поясах внушительно болтались мечи. Светлоглазые скуластые угрюмые лица выдавали северян. Восьмой человек отличался от прочих: он был худ и немного сутулился, вместо креста носил на груди серебристый вензель, а губы кривил в ухмылке не то надменной, не то брезгливой. Восьмой заставил Олафа напрячься и опустить руку поближе к арбалету. Парней с оружием, даже таких серьезных, как эти семеро, Двубородый повидал на своем веку. А вот восьмой принадлежал к особой породе редкостной, прежде не виданной. И не сказать, чтобы Олаф горел желанием сводить знакомство с этой породой.
Вы кто? спросил Двубородый.
Простите, судари, что мы прервали вашу трапезу, с тенью насмешки произнес восьмой. Я Эрвин София Джессика, герцог Ориджин, с недавних пор властитель города Лабелина. Со мною Роберт Эмилия Герда, мой кузен, и шестеро славных кайров. С кем имею честь беседовать?
Олаф погладил правую бороду. Не нравилось ему все это, и крепко не нравилось. Если бы была такая молитва, чтобы события откатились на пять минут назад, повернули и пошли как-нибудь иначе Олаф прочел бы ее не раздумывая.
Я Олаф Двубородый, Сидящий-на-Бочке, Король Теней и Хозяин Пещер.
Король, стало быть?
Король Теней!
Очень приятно познакомиться! улыбнулся герцог. Зубы у него были такие белоснежные, что аж смотреть противно. Очень-очень приятно. Хотя будет приятнее, если твои люди, Король Теней, положат руки на стол, чтобы я их видел.
Возникла заминка. Черные плащи герцога рассыпались по залу. Их было вдвое меньше, чем подданных Олафа, но Двубородый не поставил бы и медяка на это численное превосходство. Скверное дело. Вот бывает же так: день начинается как любой другой, но вдруг раз и уже не день, а глубокая задница.
Ладно, парни, покажите руки, принял решение Олаф. Нечего нам тревожиться, ведь его светлость пришел с добром. Верно, ваша светлость?
Святая истина, ваше величество! сказал герцог. Мне следует звать тебя вашим величеством, правильно?
Да, это было бы неплохо, кивнул Олаф Двубородый.
Тогда не соблаговолит ли ваше величество убрать руку от арбалета, пока ее не отрубили ко всем чертям?
Олаф положил ладонь на колено.
С чем пожаловали, ваша светлость?
С добром, как и сказало ваше величество. Только с добром! Так сложилось, что ваше величество правит подземным Лабелином, а я наземным. Не худо бы двум правителям свести знакомство, правда?
Не худо, проворчал Олаф, теребя бороду. Кто приходит с добром, ваша светлость, тот кладет монету вон в тот ящик у входа. Это на благополучие нашего стола, чтобы елось сытно и пилось вкусно.
Герцог покачал головой.
Я не стану класть монетку в ящик. Одна жалкая монетка разве это дар, достойный твоего величества? Роберт, будь добр
Один из северных мечников скинул с плеча мешок и бросил на стол. Тяжело лязгнул металл. Мечник, названный Робертом, развязал горловину, и глаза Олафа поползли на лоб: мешок был полон серебра десяток совушек просыпался на стол, а внутри оставались еще сотни и сотни.