Другие лгут прицельно и изощренно. Изобретают сказку как можно более гладкую, правдоподобную. Ее и выдают дознавателю, всеми силами стараясь, чтобы поверил. Люди крепкие порой готовы даже терпеть пытки какое-то время, а лишь затем словно через силу, с болью в голосе, с ненавистью к собственному малодушию начать излагать вымысел. Если узнику достанет хладнокровия, чтобы лгать напропалую, невзирая на боль и угрозы, дознаватель почти наверняка купится. Сам Марк, пожалуй, выбрал бы именно эту тактику.
Третьи упрямо молчат. Сурово, твердокаменно, наперекор всему. Когда становится невтерпеж, выкрикивают оскорбления, плюются ненавистью. К такому способу нередко прибегают дворяне, уверенные, что молчание не запятнает их чести, в отличие от вранья. Глупо. Молчание слабейшая из тактик. Когда молчун сломается, он неминуемо скажет правду такова уж природа. А ломаются в конечном итоге все
Старик молчит. Собственно, не совсем старик: крепкий мужик лет пятидесяти пяти, ручищи здоровенные, как оглобли, шея жилистая, густые брови. Только волосы седые, как полотно, потому с первого взгляда он и кажется стариком. Дознаватель Сэмми, бойкий парнишка, Марк взял его из беспризорников южной окраины прохаживается вокруг мужика, поигрывая дубинкой. На голых голенях мужика и на ребрах, и на скуле красуются синяки. Естественно, узник обнажен. Как иначе?..
Дедуля, ты бы не запирался, говорит Сэмми, оно тогда шустрее пойдет. Думаешь, я устану с тобой? Уж поверь: не устану. Рано или поздно, а ты заговоришь, как миленький Куда повез герцога с игр? А? Давай, старичок, давай!
Сэмми проходит перед лицом деда, и тот, изловчившись, плюет в него. Промахивается, шипит проклятье.
Сгинь во тьму, подонок.
Дознаватель замахивается дубинкой. Марк негромко свистит. Сэмми оглядывается:
Чиф?..
Марк требует, чтобы подчиненные звали его так. Сударь слишком обыденно; милорд или сир слишком помпезно, да и какой он милорд?.. А «чиф» значит «вождь» на старозападном наречии. Это хорошо подходит к его положению: Марк не рыцарь, не лорд, не военачальник, но, тем не менее, вождь.
Марк пальцем подзывает Сэмми.
Кто это?
Джонас Холи Мартин, кучер герцога Айдена.
Лжет?
Молчит. Но скажет, ручаюсь! Будьте спокойны, чиф.
Да я, как будто, и не волнуюсь, пожимает плечами Марк, идет дальше вдоль череды допросных. Сзади слышится глухой стук, сдавленное рычание пленника.
Допросные соединяются меж собою толстыми дверьми. Их можно раскрыть настежь, тогда крики слышны даже с дальнего конца анфилады, еще и отбиваются эхом от сводов, приобретая некий мертвенный оттенок. Недурной эффект, весьма полезен для работы. Однако если кто-то из узников заговорил по делу, дверь следует немедленно закрыть. Соседям ни к чему слышать его ответы.
Марк переходит из комнаты в комнату, думая о скуке. Нет ничего скучнее бесполезной работы. Владыке Адриану нужны доказательства, и тем более они потребуются Палате но сам Марк не видит в них никакого смысла. Его опыт говорит: доказать можно что угодно. Нанять свидетелей, которые скажут любые слова; подбросить улики, кого угодно оклеветать, очернить. Судьи верят доказательствам и словам свидетелей, публика обожает улики и обличительные речи Марк доверяет лишь одному свидетелю: собственному уму. Единственная улика, которую нельзя сфабриковать, это умозаключение. Единственное непогрешимое доказательство логика. Все прочее шелуха.
Марк проходит поочередно двух лакеев (один рыдает и молится, второй, кажется, лишился чувств), стражника (неумело лжет, дознаватель не верит ни единому слову), горничную (скороговоркой лепечет что-то, слезы ручьями по щекам и шее). Марк кривится. Мерзость допрашивать девушку тем более, безо всякой пользы. Дознаватель, однако, полон вдохновения:
Вы только послушайте, чиф! Она слышала, а потом и видела, понимаете! Подсмотрела в замочную скважину
Дознаватель с восторгом излагает, как кто-то из еленовцев переспал с кем-то из южных софиек. Еще в июне, во дворце, в гостевых покоях. Пересказывает подробности, какие запомнила горничная Марк пропускает все мимо ушей.
Запиши и отпусти ее, наконец. Когда уйдет, сожги запись.
Что?.. Как?..
Марк ленится отвечать. В следующей допросной Хряк сынок мясника возится с посыльным герцога Альмера. Посыльный твердит, что не знал ничего о содержании писем, только доставлял и все, Праматерью клянусь! «Нет у тебя Праматери», бросает Хряк и тычет посыльного раскаленным прутом. Тот, ясное дело, орет. Хряк жесток и туп. Он допрашивает ради удовольствия, а не для результата. Марк бы с радостью избавился от него, да только где возьмешь других? На эту работу такие, в основном, и идут.