Одна фразатрепетала,
пульсировала, билась и билась жилкой на слабом детском виске: "Но как можете
вы быть счастливы, если у вас благородное сердце?"
Бывшего "опера" порой охватывало подобие боязни или чего-то такого, что
заставлялообмирать спиной, испуганно озираться, и воснеили наяву зрело
твердоерешение:пойти,отыскатьфранцузика,покинувшегосамую вмире
замечательную женщину, по-милицейски, грубо взять его за шкирку, приволочь в
монастырскую тихуюкелью и ткнуть носом втеплые колениженщины-- цени,
душа ветреная,то, по сравнениюс чем всеостальное в мире -- пыль, хлам,
дешевка.
Глава шестая
Светка--хлипкое,современноедитя,подверженноепрос-тудами
аллергиям,-- заболеласприходом холодов. В деревне,на дикойволе, не
утесненноедетсадовскимитетямиираспорядкамидня,укреплялосьдитя
физическиизабывалoзастольныецеремонии, рисунки,стишки, танцы. Дитя
резвилосьнаулице, играло с собачонками, дралось с ребятишками,делалось
толстомордое,пелобравуюбабушкину песню:"Эй, комроты, даешь пулеметы!
Даешь батарею, чтобы было веселее..."
Ивот снова, к тихойрадости деда,к бурному и бестолковому восторгу
бабки, прибыла болезнаявнучкав село Полевка.Молодойпапуляусталза
дорогу от вопросов дитяти, от думи печалейземных, да ещеногунатрудил
крепко: автобус далееПочинка непошел -- механизаторы во времяуборочной
совсем испортили дорогув глухие деревни, никто туда не ездил, да и не шел,
поправде-тосказать.Когда Сошнин со Светкой шлепал по грязи, меж редких
домов,просевших хребтом крыш по Полевке, к рамамлиплиcтарушечьилица,
похожие на завядшие капустные листья, -- кто идет? Уж не космонавт ли с неба
упал?
Поевшикартошекс молоком, Сошнин, прежде чем забратьсянапечку --
поспать и подаватьсяпехом в Починок, аиз него внезабвенныйХайловск и
потомнаэлектричке домой,был вынужденвыслушатьвсе здешние новости и
прочестьподаннуютещейбумагуподназванием "Заявление-акт":"Товарищ
милиционер,СошнинЛеонид Викентьевич! Kак все нас, сирот, спокинули и нет
нам ни от кого никакой защиты,то прошу помощи.Вениамин Фомин вернулся из
заключения в селоТугожилино и обложил пять деревень налогом, а меня, Арину
Тимофеевну Тарыничеву, застращал топором, ножомивсем вострым, заставил с
им спать, по-научному --сожительствовать. Мне 50 (пятьдесят) годов, ему 27
(двадцатьсемь).Вотипосудите, каковомне,изработанной,вколхозе
надсаженной, да у меня еще две козы и четыре овечки,да кошка и собака Рекс
-- всех напои, накорми. Он меня вынуждает написать об ем, что, как пришел он
ко мне в дом -- никакого дохода нет отнего,однирасходы, живетна моем
иждивенье, наработу не стремится, мало,что пьет сам,надороге чепляет
товаришшеви поит.Сомнойустраиваетскандалы,стращает всяко идаже
удавить.