Модникослаб,
раскинув руки и вылупив глаза, сидел на полу,вжималсяв угол, в дерево, в
пазы, забитые грязной, остистой паклей.
-- Небуду... не буду... Дяденька!Дя-а-аденька!--визжал кавалер,
закрываясь рукавомлопнувшего подмышкой полушубка.Обнажилась сиреневого
цвета овчина, от носки или для моды этак крашенная, и овчинка эта, словно бы
снятаяс игрушечного медвежонка, внезапно заставилаСошнина опомниться. Он
продохнулраз,потомеще раз,судивлениемпогляделнараспустившего
кровавые слюни молодца,вынулего из угла, будто мышонкаиз мышеловки, за
воротник полушубка, подтащил к выходу и пинком вышиб на улицу с деревянного,
бороздкой протоптанного крылечка.
-- Появись еще раз, поганка!
Долго потом стоял Леонид возле лестницы, не зная, куда себя девать, что
делать? Бабка Тутышиха снова приоткрыла дверь:
-- Давно бы так! А то ходют...
-- Тебя тут только и не хватало!
Провал, затемнение -- все же болен он ещеислаб. Нервами. Смятение в
душе, неустройство, и срамцы эти еще на рожон лезут...
Вспомнивпро сетку, Леонид вышелна лестницу. Сеткависела на месте.
Перегнувшись, заглянул вниз. Под батареей темнела лужа воды, может, и крови,
блестело что-то,догадался-- нож. Спустился,подобрал тупой,под кинжал
излаженный тесак, которым бабушка или кто еще из старших родичей урки щепали
лучину, рубили проволоку, -- настоящий финарь урка не успел еще выточить или
тайком купить.
Возвратившись в квартиру, нашелзаделье -- позвонил вжелезнодорожное
отделение милиции. Дежурил Федя Лебеда, сокурсник по спецшколе и напарник по
работе, бывшей работе.
-- Федя, я тут дрался. Одному герою башку об батарею расколол. Если че,
не искали чтоб. Злодей -- я.
-- Ты с ума сошел?!
-- Их надо было побить, Федя,
-- Надо... надо... Как не надо? Да за них, за поганцев, затас- кают.
Сошнин повесил трубку. Посмотрел на руки. Руки все еще дрожали. Козонки
сбиты. Стал мыть руки подкраном и ровно бы задремал над раковиной. Чувство
усталой,безысходнойтоскинавалилось на него--снимвсегда так,с
детства:приобиде,несправедливости,послевспышкиярости,душевного
потрясения, неболь, не возмущение, а пронзительная,все подавляющая тоска
овладевала им. Всеже по природе своей он мямля, да еще бабами воспитанный.
Ему быне вмилициитрудиться,а, как матери и тетке,в конторе сидеть,
квитанции под шивать инакладные выписывать, если уж в милиции, то на месте
дяди Паши -- территорию мести.
А кто рожден для милиции, длявоинского дела? Не будьзлавмируи
людей, его производящих,ни те, ни другие не понадобилисьбы.Веки вечные
всямилиция,полиция, таможенники и прочая, прочая существуют человеческим
недоразумением. По здравому разуму ужедавноназемле недолжнобыть ни
оружия,нивоенных людей, ни насилия.Наличие их ужепростоопаснодля
жизни,лишеновсякогоздравогосмысла.