Простоватый молодой падре при виде Эдварда искренне обрадовался:
— Проходите, пожалуйста! Что же вы в прошлый раз не сказали, что интересуетесь рукописями Бальдассаре Витали? — Он с почтением посмотрел на Эдварда. — Вы изучаете духовную музыку?
— Нет, святой отец, как и прежде — английскую литературу.
— Ах да, вы же мне говорили! Но это не важно, я конечно же покажу вам ноты.
Пауэл следовал на некотором расстоянии за Эдвардом и священнослужителем. Выражение его лица было по-прежнему ироничным.
Ризница оказалась просторной, светлой комнатой, обставленной строгой мебелью. Священник извлек из высокого шкафа рукописи Витали. Ветхие, пожелтевшие от времени листы были аккуратно сложены в солидную папку.
— Вот они. — Священник радовался возможности похвастаться своими сокровищами. — Тут все сочинения Бальдассаре Витали, поистине великого композитора. Он был прихожанином нашей церкви.
— Именно поэтому его рукописи хранятся здесь? — спросил Эдвард.
— По правде говоря, не знаю. Но то, что рукописи были завещаны нашему приходу во второй половине прошлого века, — это уж точно.
Эдвард уселся за стол и принялся листать тетради. Пауэл страдальчески выглядывал из-за его плеча.
— Это ценнейшие материалы, — с гордостью пояснил священник. — Наконец-то все поняли, что Витали величайший композитор… Ну, может быть, я немного преувеличиваю… Скажем, великий… или почти великий. — Он обратился к Пауэлу: — А вы не согласны?
Застигнутый врасплох, Пауэл растерялся и поднял брови:
— Мне трудно судить. Должен признаться, я почти его не знаю.
— Несколько дней назад по телевидению передавали одно из его сочинений, — захлебывался восторгом священник. — Великолепная музыка! Прекрасное исполнение! Просто невозможно было сыграть лучше! Изумительно! Вот только жаль, что я не смог послушать… Смотрите-смотрите… Тут собраны все произведения Бальдассаре Витали.
Эдвард с удивлением взглянул на священника:
— Но среди псалмов недостает «Двенадцатого»…
Молодой падре ничуть не смутился:
— Значит, это единственное сочинение, которого у нас нет. Но я уверен, что речь идет о каком-нибудь незначительном опусе. Возможно даже, отвергнутом самим автором. Тут не может быть иного объяснения. Иначе этот псалом был бы у нас. — Он продолжал переминаться возле стола.
Эдвард листал рукописи, однако ему не давала покоя какая-то мысль.
Пауэл, потеряв терпение, воздел глаза к небу и задал только один вопрос:
— Сколько еще?
Но ответа так и не дождался.
* * *
Под высокими сводами базилики ди Массенцио оркестр академии Санта-Чечилия репетировал какое-то симфоническое произведение. Дирижер, худощавый синьор в широком свитере, сидел на высоком табурете. Оркестранты тоже были в повседневной одежде. Тряхнув белоснежной шевелюрой, дирижер постучал палочкой по пульту и прервал исполнение:
— С того же места, пожалуйста. Отчетливее стаккато.
Оркестр заиграл. Эдвард и Пауэл медленно прошли по пустому партеру. Вскоре музыка закончилась.
— Хорошо. Пожалуйста, перерыв, — объявил дирижер и спустился с помоста.
Оркестранты отложили свои инструменты. Кто-то остался на своем месте и беседовал с соседом, другие вышли на улицу размять ноги или покурить.
Дирижер охотно согласился побеседовать с двумя симпатичными англичанами.
— «Двенадцатый псалом» Бальдассаре Витали? Да, он был в нашей программе на прошлой неделе, в концерте духовной музыки семнадцатого и восемнадцатого веков. Но, как вы, наверное, поняли, это было позднейшее переложение для оркестра и органа.
— Переложение? — удивился Эдвард.
Дирижер кивнул:
— Конечно. В оригинале сочинение предназначено только для органа.