Эдвард не сдержался:
— В чем дело? Почему вы не отвечаете? Чего боитесь?
Джаннелли подошла к аппарату и сняла трубку:
— Алло…
Неожиданно Эдвард зажал ей рот рукой, вырвал трубку и стал слушать, что говорят на том конце провода.
Потом отпустил Джаннелли, и та рухнула на кровать. Не извиняясь, он бросил уже от двери:
— Кто-то искал синьора Салливана. И сообщил, что полковник Тальяферри скончался.
* * *
Сквозь светлые шторы в комнату проникал рассеянный солнечный свет. Воскресный благовест, плывущий над Римом, вплетался в разговор. Джулиана, племянница полковника, сидела за столом перед Эдвардом. В траурной одежде она казалась еще бледнее. Наконец последние звуки перезвона погасли за окнами.
— Уверяю вас, профессор, абсолютно ничего таинственного в его смерти нет. Это ужасный удар для меня, но, признаюсь, его следовало ожидать. Уже много лет жизнь дяди висела на волоске и могла оборваться в любую минуту.
Эдвард избегал ее взгляда.
— Это вы обнаружили его?
— Консьержка. У нее есть ключ от квартиры, она приходила сюда убирать. Дядя лежал на полу возле книжного шкафа. Она сразу же вызвала врача, и его отвезли в больницу. Сначала казалось, что еще есть надежда, а потом вдруг…
Девушка замолчала, и еще громче стало слышно тиканье старинных часов. Словно стучали десятки маленьких сердечек.
— Я не знаю, чем вам помочь, — снова заговорила Джулиана. — А тот ключ… Я даже понятия не имела, что он существует. Дядя хранил его при себе. Он сказал незадолго перед смертью, что этот ключ предназначен для вас, что вы непременно вернетесь сюда, и он будет рад вас видеть. Поэтому я и позвонила вам в гостиницу.
— В котором часу он скончался?
— Около полуночи.
«Во время спиритического сеанса», — подумал Эдвард и, подойдя к небольшому столику, принялся рассматривать часы.
— Его часы… Я обещал ему, что вернусь полюбоваться ими. Тогда он обиделся на мое невнимание и был прав. Часы действительно редкой красоты. И все старинные…
— Для дяди его часы были чем-то гораздо большим, чем просто увлечением. Это было фатальным наваждением. — Эдвард вздрогнул. Джулиана продолжала: — Он верил: если хотя бы одни из этих часов остановятся, то перестанет биться и его сердце, а теперь… Часы идут, словно какая-то частица его все еще продолжает жить… пока не кончится завод.
Эдвард подошел к книжному шкафу. На полках возле книг тоже повсюду лежали часы. Но его внимание привлекли самые старые, в массивной золотой оправе. Он осторожно взял их в руки.
— Это самые ценные часы в его коллекции, — заметила Джулиана. — Восемнадцатый век. Исключительная редкость.
Эдвард нажал на кнопку. Верхняя крышка поднялась. Эмалевый циферблат украшали римские цифры. Золотые резные стрелки стояли на одном месте. Тиканья слышно не было.
— Я понял, почему умер ваш дядя, — сказал Эдвард, протягивая Джулиане часы. — Они остановились.
— Верно, но тогда…
Эдвард улыбнулся:
— Нет-нет, мистика, я думаю, здесь ни при чем. Скорее — самовнушение. Он верил, что его жизнь каким-то мистическим образом связана с этими часами. И вдруг обнаружил, что они остановились. Тогда у него случился сердечный приступ. Можно сказать, что он умер от испуга.
И тут вдруг Эдварда словно осенило. Он взял часы из рук Джулианы и перевернул их. На внешней стороне нижней крышки он увидел то, что и ожидал увидеть, — вензель «И. Б.».
Две сплетенные буквы, точно такие же, как на медальоне Лючии.
— Это инициалы Иларио Брандани, — пояснила Джулиана, — лучшего ювелира восемнадцатого века.
Эдвард еще раз нажал кнопку. Теперь поднялась нижняя крышка. На ее внутренней стороне была выгравирована сова, и под нею стояло: «Сант Онорио».
12
Машина Эдварда выехала на маленькую уютную площадь, укрытую в глубине старого квартала. О существовании таких уголков знают обычно только старожилы. Эдвард притормозил у стены, поросшей плющом до самого верха.