Вдвоем с одним товарищем мы, сразу как спустились в метро, засунули одну листовку под стекло, к схеме станций. Интересное дело: народ сегодня и народ десять лет назад. Представь: через несколько вагонов от нас ехал какой-то работяга. Так он не поленился, перешел в наш вагон, прочел листовку и позвонил в милицию. Ну, а те связались с КГБ.
Мы вылезли из метро и шли по Седьмой линии Васильевского острова к Большому проспекту. На каждый дом клеили листовку. Я смотрю: за нами идут. А на Большом уже стоит черная «Волга». Смешно: один из «Волги» выскочил и орет: «Стой! Стрелять буду!» Мой товарищ ему в ответ: «Стреляй из хуя! Сука!» В того, что был ближе, я кинул бутылкой с клеем.
Мы бежали проходными дворами, и мы бы ушли — мы здорово оторвались. Но я умудрился заблудиться во дворах. Хоп! Тупик! Один к нам выходит и спрашивает: «Что? Сопротивляться будем?» Я еще подумал: цепью его, что ли, долбануть?.. Их было трое. Обычные парни. Если бы мы подрались, еще неизвестно, чья бы взяла. Но мы сдались.
Нас посадили в «Волгу». Тот, который нас задержал, всю дорогу орал: «Сейчас приедем в отделение, я тебе покажу, как против Родины бороться!» Стриженый такой, в очечках. Сейчас, наверное, где-нибудь в бизнесе. Товарища посадили в камеру к проститутке, которая всю ночь показывала капитану ноги, а меня — к каким-то заблеванным бомжам.
Под утро к моей камере подошел такой красавчик-мент и говорит: «Вы анархисты? Бляди! Почему вы, анархисты, были против… (Я еще подумал: против чего же анархисты?) …против электрификации всей страны?!» Честное слово! Пока я сидел, очень мне хотелось этого мудака поймать где-нибудь, когда он будет без формы. Но, конечно, не поймал.
После такого стресса я здорово разболелся. У меня был жуткий приступ аллергии, я даже у народных знахарей лечился. По тем временам все было действительно серьезно: лет пять строгого режима.
Какое-то время меня не трогали. А незадолго до тбилисских событий 1990 года вышел Указ об ужесточении ответственности за оскорбление власти. Первым на допрос дернули моего товарища. Увезли на машине прямо с работы. Он мне звонит и орет: «Дима! Им все известно! Надо сдаваться!»
На следующий день в институте я поговорил с деканом. Она оказалась ничего: сказала, что, когда я отсижу, она похлопочет, чтобы меня восстановили на факультете. Еще через день я прихожу в институт, а меня уже ждут люди.
Как хочешь маскируйся — ясно, что люди из КГБ. Вышел я из кабинета только через двенадцать часов. Со мной разговаривали полковник, майор и два капитана. То есть к делу они отнеслись ОЧЕНЬ серьезно. Сперва я думал косить под такого дурачка: вот, мол, начитался всякого… Потом гляжу: докоситься можно до сумасшедшего дома.
Они все говорили, как же так, ведь у вас жена беременная! А потом спрашивают: правда, что летом вы собирались ехать в Тулу покупать оружие? Стоп! — думаю. — Это-то откуда? Об этом я говорил только с Павлом. Но Павла-то они не взяли!
Очень хорошо! Оказывается, у нас в организации есть стукач! То есть они ждали: сдам я им их собственного человека или нет? Ну, я его, разумеется, и вломил — вот адрес, вот телефон. После этого полковник с майором тут же встали и ушли.
Тогда для меня было главное, чтобы они не узнали, что к взрыву в Белосельских-Белозерских все готово. Они ничего и не узнали. Скоро I Съезд народных депутатов отменил статью 71-1 (антисоветская агитация и пропаганда). Мое дело закрыли.
Потом уже было троцкистское движение, поездки к товарищам в Европу. А тогда все мы на какое-то время легли на дно…
Листовки, которые клеил Дмитрий Жвания в день ареста, сегодня выставлены на стенде в Музее политической истории. Слова «Пуля! Нож! Бомба! Петля!» выделены жирным красным маркером.