Что касается прилагательного «христианский» то оно не является призывом к превращению христианства в государственную религию или, тем паче, к притеснению других религий и мировоззрений. Речь не идёт и о том, будто приверженцами христианского либерализма могут быть только христиане.
Когда я говорю о христианском либерализме, имею в виду только одно христианская вера помогает обнаружить и отвергнуть пагубную черту современной политической жизни обожествление политики.
Именно это обожествление породило целый паноптикум радикальных идеологий и прямо сейчас, на наших глазах, они вновь пытаются навязать себя, как «новую нормальность».
Люди, утратившие религиозную веру, продолжают мечтать об Абсолютном благе и безотчётно наделяют чертами такого Блага свои политические проекты, позабыв, что политика это про другое. Политика это про столкновение и согласование интересов в публичном пространстве, а не про сооружение на земле небесного Иерусалима.
Напомнить об этом, привнести в политику немного здравомыслия, призваны именно религиозные люди, которые понимают совершенный мир если и возможен, то только в результате вмешательства благой трансцендентной силы, которая обычно называется Богом. Все желающие небесного Иерусалима могут молиться вместе с нами, призывать Бога и надеяться. Однако молитва это не политическое действие.
Для молитв и богослужений существуют церкви, а в политической сфере следует заниматься тем, что можно сделать человеческими силами в нашем мире, по эту сторону истории. Христианский либерализм, о котором я пишу это либерализм христиан (и, возможно, представителей других религий но я не могу говорить с их позиции, изнутри их опыта), привносящих в политическую философию и практическую политику это здравомыслие.
Коллективное насилие, идеология и власть
Так сложилось, что отправной точкой для моей работы над этой темой стали некоторые идеи А. А. Зиновьева, высказанные очень неоднозначным советским философом в его «антисоветский» период. Трактаты Зиновьева, написанные в 1970-е 1980-е гг., интересны не анализом социальной структуры и системы управления СССР об этом он не говорит практически ничего нового по сравнению, например, с Михаилом Восленским. Однако Зиновьев предложил интересную идею «коммунальных отношений» и описал, как конкретно эти отношения функционируют внутри типичных «клеточек» советского общества трудовых коллективов.
С одной стороны, в коллективах, описанных Зиновьевым, есть «активисты», не имеющие формальных полномочий, но на деле играющие важную роль. Это люди, создающие «внутреннее общественное мнение коллектива», «распускающие слухи и сплетни», «составляющие негласные досье на каждого члена коллектива»1.
На другом полюсе в коллективе находятся отщепенцы, изгои, те, кого коллектив дискриминирует или даже выталкивает из себя. Зиновьев подчёркивает, что выталкивание каких-то людей на роль отщепенцев это не случайность, но постоянно присутствующий и необходимый в функционировании коллективов феномен. «Поразительным, однако, является не то, что коллектив расправляется с отщепенцем, а то, что он с необходимостью выталкивает какого-то своего члена на роль отщепенца. <> Выталкивание подходящего человека в отщепенцы, одновременное стремление сделать его своим, затем стремление дискредитировать и подавить его, наконец исключение из общества, все это суть необходимые элементы тренировки общества на монолитное единство»2.
Итак, под неформальным руководством «активистов» коллектив сплачивается, расправляясь с «отщепенцами». Зиновьев видел в этой динамике не культурную особенность позднего советского общества, а универсальное свойство любого человеческого общежития, которое лишь отчасти сдерживается и подавляется институтами цивилизации (правом, религией и т.д.). Может показаться, что это слишком широкое обобщение. Однако интуицию Зиновьева можно подтвердить данными из совершенно других областей, о которых он сам, скорее всего, не знал и не думал.
Школьная психология разных стран за последние десятилетия накопила огромное количество наблюдений и сведений именно об этом феномене. «Коммунальные отношения» Зиновьева это не что иное, как пресловутый буллинг.