Пространства желаний материализуются полем деланий. Сложно предугадать, каков будет результат запущенного влюбленностью процесса нашей внутренней трансформации и изменения нашего положения в окружающем мире, но можно предположить, что успех будет зависеть не столько от наших исходных способностей жить и любить, сколько от приверженности так удивительно открывшемуся образу своего безграничного «Я».
Феномен выхода за границы собственного «Я» является сюрпризом не только для влюбленного, но и для окружающих настолько необычно, загадочно и необъяснимо его поведение. Лишь немногие из ближнего круга и мудрецы могут принять близко к сердцу и разделить то, что происходит с человеком, когда он влюблен. Еще сложнее описать это словами или передать ясными образами.
Попробуем внимательно присмотреться к описанию влюбленности Владимиром Набоковым в одноименном стихотворении. Это стихотворение примечательно тем, что автор, сочинив его на русском языке и передав возлюбленной в английском переводе, комментирует ей, что он хотел выразить в «философических любовных стихах».
Стихи, которые я начал писать после встречи с Ирис, должны были передать ее подлинные, единственные черты Но инструмент мой был еще слишком туп и неразвит, он не годился для выраженья божественных частностей, и ее глаза, ее волосы становились безнадежно общи в моих в прочем неплохо сработанных строфах
Но вот ночью 20-го июля (1922) я сочинил более косвенные, более метафизические стихи Название стихотворения «Влюбленность», и оно облекает золоченой скорлупкой то, на выраженье чего в английском уходит три слова.
Мы забываем, что влюбленность
не просто поворот лица,
а под купавами бездонность,
ночная паника пловца.
Покуда снится, снись, влюбленность,
но пробуждением не мучь,
и лучше недоговоренность,
чем эта щель и этот луч.
Напоминаю, что влюбленность
не явь, что метины не те,
что, может быть, потусторонность
приотворилась в темноте.
А что это значит?
Это у меня здесь, на обороте. Стало быть, так. We forget or rather tend to forget that being in love (vlyublyonnost) does not depend on the facial angle of the loved one, but is a bottomless spot under the nenuphars, «a swimmer panic in the night» (здесь удалось передать трехстопным ямбом последнюю строчку первой строфы, «ночная паника пловца»). Следующая строфа: While the dreaming is good в смысле «пока все хорошо», do keep appearing to us in our dreams, vlyublyonnost, but do not torment us by waking us up or telling too much: reticence is better than that chink and that moonbeam. Теперь последняя строфа этих философических любовных стихов.
Этих как?
Этих философических любовных стихов. I remind you, that vlyublyonnost is not wide-awake reality, that the markings are not the same (например, полосатый от луны потолок, moon-stripped ceiling, это реальность иного толка, нежели потолок дневной), and that, may be, the hereafter stands slightly ajar in the dark. Voilà.
Заглянув в себя, молодой поэт обнаруживает, что влюбленность это не только наши фантазии о достоинствах возлюбленной, а это прежде всего особое состояние нашего «Я» и, кроме того, «реальность иного толка», которая жутко ненадежна, но привлекательна своей безграничностью и таинственностью.
Вполне разделяемо, но неочевидно опасение юного поэта и его нежелание заглянуть в приоткрывшуюся щель грядущего. Чего же там на самом деле можно опасаться влюбленному? Вовсе не инфернальной темноты, как это может подуматься, а столкновения преображенного любовью «Я» с самой что ни на есть здешней реальностью, предощущение которого и привносит мрачные тона в яркую картину влюбленности. Поэтические метафоры «Влюбленности» Владимира Набокова точно выразили основные направления глубинного постижения любви.
Практически в это же время публикует свои «Этюды о любви» Ортега-и-Гассет, в которых философ представил основанное на глубоких размышлениях о природе любви свое понимание главного содержания любви как выхода за пределы собственного «Я».
В «этюдах» он задается целью определить и понять, что есть любовь между мужчиной и женщиной «сама по себе как таковая». То, чем была наполнена тема любви к началу XX века, он считал неудовлетворительным. С одной стороны, это были многочисленные «любовные истории», где суть любви размывалась разнообразными обстоятельствами. С другой, в созданных великими философами «теориях сердечных чувств» имелись очевидные ошибки. Устоявшееся сведение любви к «желанию, влечению, стремлению к чему-то» (Фома Аквинский) не может выступать главным содержанием любви, поскольку желание умирает, а «любовь это вечная неудовлетворенность». Также за саму любовь нельзя принимать ее положительные эмоциональные проявления, такие как «радость познания предмета любви» (Бенедикт Спиноза), поскольку любовь бывает печальной, безнадежной, причиняющей муки и страдания.