Это разные, разные чувства! Мы переживаем за себя, когда умирает тот, кто нам дорог. В этом правда. О нем мы скорбим, да. Но мы уже не можем ему сочувствовать — он умер. Мы сочувствуем себе… Или, может быть, Данила боится осуждения? Что он-де убил Христа?.. Как вечно гонимый по земле Каин, проклятый Богом за убийство Авеля. Но разве Даниле есть до этого дело? Разве его интересует, что скажут другие? Что они знают о том, что он переживает сейчас, чтобы говорить и высказывать свое мнение? Они видели глаза Иосии, когда он просил Данилу о помощи? Нет. Они видели его глаза, когда он говорил: «Вокруг меня ни одного ученика. Одни спят сном забвения, другие — бодрствуют в страхе»? Нет, они не видели. И поэтому пусть говорят что угодно! Плевать!
Так чего же он боится?! Чего боится Данила?!
Данила посмотрел на тяжелый молоток и большой грубый гвоздь, вложенные Иосией в его руки.
Да! Он — Данила — боится собственной смерти! Да!!! В этом правда.
— Ответил?.. — рассмеялся Иосия. — И теперь скажи мне, что не позволяет тебе сделать то, о чем просит Иосия?
— Мой собственный страх смерти… — прошептал Данила. — Это мой враг останавливает меня?..
— Не враг. Твои путы… — поправил его Иосия и улыбнулся. — Страх смерти.
— Мой страх… Мои путы, — повторил Данила, и тут в его голове мелькнула шальная мысль. — Иосия, а можно, я?.. Я… за тебя.
Данила показал глазами на крест. Иосия рассмеялся:
— Данила, а если бы я любил, ты бы сказал мне: «А можно, я буду любить вместо тебя?»
— Нет, — ответил Данила. — Я бы не стал просить тебя об этом.
— Но почему же ты думаешь, что можешь просить сейчас? — улыбнулся Иосия. — Ты боишься, Данила, и хочешь ринуться навстречу своему страху. Но разве отчаяние этого поступка говорит о том, что ты победил свой страх? Нет. Броситься навстречу страху — легче простого. Раз, и все. Конец. Но конец тебе, а не твоему страху. А твои путы не ты сам, но твой страх.
Данила закрыл лицо руками. Иосия прав…
— Но ты же Бог, ты не можешь умереть… — с едва различимой надеждой в голосе спросил Данила, понимая, что это его последний шаг к отступлению, последний шаг в угоду своему страху. — Так?..
Иосия ничего на это не ответил. Он подошел к кресту, лег на него, вытянул вдоль поперечной перекладины левую руку, занес над ней огромный гвоздь и… Данила в ужасе зажмурился.
Удар!
Ни крика, ни звука больше. Абсолютная тишина. Данила открыл глаза.
— Видишь, мне будет тяжело без тебя… — Иосия смотрел на Данилу и по-прежнему улыбался, только чуть грустно, совсем чуть-чуть, едва заметно.
Немного выше левого запястья из его руки торчал глубоко воткнутый гвоздь.
Данила сделал шаг и встал на колени рядом с крестом. Он смотрел в улыбающееся глаза Иосии, утирая набегающие слезы со своих глаз…
— Ты мой воин… — прошептал Иосия. — Будь мужественным. Улыбайся!
И Данила улыбнулся. Он улыбнулся Иосии, потому что тот просил его. Он улыбнулся ему…
Удар!
Кровь брызнула во все стороны. Гвоздь вошел глубоко в дерево.
— Не плачь, — попросил Иосия. — Улыбайся!
Дрожащими, непослушными руками Данила взял другой гвоздь.
— Не плачь. Улыбайся! — повторил Иосия, и он сам улыбался.
В его глазах была благодарность.
Данила подтолкнул крест. Тот скользнул по песку и уперся в отверстие, проделанное для него в земле.
— Молодец, — сказал Иосия, глядя Даниле в глаза. — А теперь возьми веревки, обопрись о камень и тяни.
Данила взял веревки, оперся ногами о валун перед крестом и что есть силы потянул крест на себя. Он старался не плакать. Очень старался…
— А-а! — единым возгласом в тысячи голосов воскликнула стоящая внизу толпа, и тут же смолкла.
Крест медленно и плавно поднялся над Голгофой.
— И только не уходи теперь, — попросил Иосия, глядя на Данилу с креста. — Не уходи, ладно? Просто побудь со мной.