Ко дворцу стекаются тысячи людей… Как по команде. Как по команде, — рассеянно повторял прокуратор.
— Черт! — воскликнул Данила. — Все правильно! Это часть их плана! Как же я не догадался сказать тебе об этом?! И что ты?
— Что я? — прокуратор как-то неуверенно пожал плечами. — Я объявил собравшемуся народу, что синедрион просил меня, чтобы я казнил Иосию как лжепророка. Это правда. Но они не признались…
Данила оцепенел от ужаса.
— И?..
— И я сказал, — продолжал бормотать Пилат, — что не нашел в Иосии никакой вины…
— И?.. — Данила чувствовал, как от дикого напряжения у него слабеют ноги.
— И… — прошептал прокуратор. — И тогда Иосия вышел к народу и сказал: «Говорите вы, что желаете мне жизни, а в сердцах ваших желаете вы мне смерти. Так и быть тому, ибо что творите вы, того не знаете, но чего хотите вы, то исполнится».
Пилат замолчал и как-то глупо, бессмысленно, остекленевшими глазами смотрел прямо перед собой.
— Что он сказал?.. — Данила через силу сглотнул, чувствуя, как невыносимо пересохло у него в горле. — «Что творите вы, того не знаете, но чего хотите вы, то исполнится»…
— Да… — Пилат поднял на Данилу глаза, полные боли. — Ты знаешь, что это значит?
— Зеркало… — прошептал Данила.
— Зеркало? — не понял Пилат, но, испугавшись самого звука этого слова, отшатнулся назад.
— Где он? — теперь Данила смотрел на Пилата остекленевшими глазами. — Где он?!
— Он… — Пилат, испуганно отступая в сторону, махнул рукой в сторону балкона.
Данила выдохнул и в три шага достиг выхода на балкон. Шум с улицы доносился невероятный. Казалось, там происходит что-то чудовищное…
Данила вышел на залитую солнцем площадку. К своему удивлению, он обнаружил, что люди не смотрели в сторону резиденции Понтия Пилата. Напротив, они смотрели в противоположную сторону! И шли туда — прочь от дворца! — Что происходит?.. — прошептал Данила. — Что происходит?! Где Иосия?!
И тут он направил свой взгляд в ту сторону, куда двигалась толпа.
По улице, уходящей от дворца, в окружении сотен людей — орущих, кричащих, плачущих, мечущихся — шел Иосия. Под крестом…
— Он сам? — Данила повернулся назад и смотрел в глубь темной залы, где прятался от толпы прокуратор Иудеи Понтий Пилат. — Он сам взял крест и пошел на Голгофу?!
Пилат показался в просвете между колоннами балкона. Данила не верил своим глазам — Пилат растерянно кивал головой в знак согласия.
Крики, вопли. Стоны и слезы людей. Обезумевшая толпа не понимала, кому верить. Синедрион обвинил прокуратора в том, что он приговорил к смерти наследника иудейского трона, потомка Авраама и Давида — Иосию. Прокуратор обвинил синедрион в том, что он признал Иосию лжепророком и сам потребовал от Пилата, чтобы тот казнил Иосию. Но, по его словам, он не нашел в узнике вины. И тогда Иосия, слыша все это, встал и сказал: «Говорите вы, что желаете мне жизни, а в сердцах ваших желаете вы мне смерти. Так и быть тому, ибо что творите вы, того не знаете, но чего хотите вы, то исполнится». А теперь он идет на Голгофу, сам неся на себе свой крест, потому что никто не пожелал быть причастным к его смерти.
Расталкивая людей, продираясь сквозь толпу, Данила рвался вперед, вверх по улице. — Иосия! Иосия! — повторял он, пытаясь разглядеть вдали его силуэт.
Но на дороге, ведущей к возвышению, прозванному Голгофой, творилось что-то невообразимое, не поддающееся никакому описанию.
Сотни, тысячи людей, настоящее людское море, запертое справа и слева приземистыми зданиями улицы, — кипело, как огненная лава, извергающаяся из жерла вулкана.
Выйти на соседние улицы было невозможно по той же самой причине: там происходило то же самое — настоящее дикое столпотворение с истошными криками, истерикой, слезами.