— А я разве не предупреждал вас? — шептал Марк, подойдя близко-близко к замершему у зеркала Даниле. — Разве не говорил вам, что всякого, кто принимает на себя обет горести и страдания, искушает Дьявол? Разве не говорил я вам, что Дьявол будет искушать вас видениями смеющегося Христа?! Говорил! И что же?! Что?!
— Я запутался… Я совершенно запутался… — шептал Данила, теряя всякую способность думать и сопротивляться этому страшному напору Марка. — Я не знаю… Отстаньте от меня, Марк. Я не могу… Отстаньте… Блаженны щедрые душой, — забормотал себе под нос Данила, — ибо в них есть сила великой радости. Блаженны смеющиеся, ибо они освещают землю и питают сердца. Блаженны кроткие, ибо их улыбки смягчают ожесточение…
— Вы должны выполнить свою миссию! — продолжал Марк, тяжело дыша Даниле в ухо. — Прекратите юродствовать! Вы вступили на дорогу, с которой уже не сможете сойти. Вы будете оберегать мир. Мария ждет от вас ребенка…
— Что?! — Даниле показалось, что он ослышался. — Как?!
В ужасе он поднял глаза. В зеркале, прямо рядом с собой, на том месте, где только что стоял приблизившийся к нему вплотную Марк, Данила увидел черта. Точь-в-точь такого, какими украшены в этом замке все стены, колонны и потолки.
Данила повернул голову вбок и увидел Марка. Его наружность ничуть не изменилась. Показалось? Привиделось? Галлюцинация?
— Зеркала не существует, — сказал Марк, глядя Даниле в глаза. — Ты видишь там только то, что сам проецируешь на свое зеркало…
— А то, что я услышал?.. — одними губами прошептал Данила.
— Все правильно услышал. Мария беременна. Она носит твоего ребенка…
Данила непонимающе смотрел на Марка. Он смотрел в его странные, особенные глаза. Такие, как у Марии… Такие, какими они будут у его дочери… Глаза Иосии…
Данила смотрел и смотрел в эти странные, особенные глаза Марка — сухие, пустые, тлеющие. И ему казалось, что ничего вокруг больше нет. Только эти глаза — большие, с особенным разрезом. Глаза представителей великого рода. Избранных. Не в силах больше держать этот тяжелый, мертвецкий взгляд. Данила моргнул, зажмурился и, выждав секунду-другую, снова посмотрел перед собой. Это были все те же глаза…
Только совершенно другой взгляд. Совсем другой! В ужасе от такой странной, такой разительной перемены Данила даже чуть подался назад, отпрянул. И увидел…
Просторная зала. Высокие колонны. Мозаика. Фрески. Много света, который буквально лился внутрь помещения, будто бы солнца на улице было столько, что от избытка ему обязательно нужно было куда-нибудь проникнуть. Льющееся через край…
Много солнца. Данила огляделся. Тут рядом был только один человек. И только эти глаза… Иосия.
— Иосия… — прошептал, Данила.
Иосия в ответ только улыбнулся — тихой завораживающей улыбкой, полной внутреннего света и какой-то особенной, одаряющей силы.
— Я сам с ним поговорю! — раздалось со стороны террасы. — Это просто безумие какое-то! Я сам во всем разберусь! Оставьте нас одних!
И тут же на пороге залы, где на скамьях сидели Иосия и Данила, появился высокий статный мужчина средних лет. Красная туника подпоясана золотой цепью, золотая брошь сверкает на его правом плече.
«Понтий Пилат!» — пронеслось в голове Данилы.
— Царь Иудейский! — досадливо крикнул мужчина, завидев Иосию. — Собрался меня свергать?! А где твоя армия?!
Иосия рассмеялся — весело, заразительно, особенным, присущим лишь ему одному, располагающим — смехом.
— Видимо, вот моя армия! — сказал Иосия и показал на Данилу.
— Хороший воин! — усмехнулся Пилат, бросив безразличный взгляд на Данилу и тут же внимательно уставившись на Иосию. — Это все?..
— Все! — уверенно и весело ответил Иосия.