Она быстро принесла мне холодное-прехолодное коричневое, пенящееся пиво… Оно обожгло мне живот, как крапива, и я подмигнул девушке:
— Какая красотка! Что ты делаешь в таком тухлом месте?
— Я местная. Разве не помнишь, старина Сэм? — Она опустила глаза и повела ресницами. — Но когда приходят трудные времена, леди берется за любую работу.
Она подыгрывает мне! Какая чудесная у меня бабушка! У меня никогда еще не было товарища по играм.
Я дружески улыбнулся ей:
— Поставь в стойло Эппла. Смотри, чтобы он не умер, я им дорожу.
— Милый, это уже нехорошо для игры. Нездорово для тебя так часто говорить о смерти. Пойди-ка лучше ко мне — я спою тебе.
Как хорошо! Я люблю, чтобы меня укачивали, как ребенка. Я свернулся на ее коленях, положил голову ей на грудь, и слушал ее песни. Она качалась в своем кресле, и я все больше впадал в забытье. Я повернул лицо так, чтобы рассмотреть под вуалью ее черты. Неужели я полюблю ее больше мамы? Я подглядел, что волосы бабушки под вуалью совсем серебрянные, только иногда просвечивают золотые пряди.
Не хочу, чтобы мама старела, и ее волосы стали бы седыми. Она каждый день оставляет меня ради этой Синди, забывает про меня из-за своих дел. Отчего Синди появилась у нас и испортила мне всю жизнь?
— Пой еще, пожалуйста, — прошептал я, когда она окончила. — Ты любишь меня больше, чем мадам Мариша любит своего Джори?
Если только она скажет: да, много, много больше, — я не знаю, что сделаю для нее.
— А бабушка Джори очень любит его?
Мне показалось, в ее голосе была ревность. Меня охватило бешенство. Она заметила это и начала целовать меня. Поцелуи были сухими из-за этой вуали.
— Ба, мне надо тебе что-то рассказать.
— Хорошо. Только не забывай правильно произносить "р". Рассказывай мне все, я всю свою жизнь стану тебя слушать. — Она отвела рукой волосы у меня со лба и постаралась пригладить их. Не смогла.
— За два дня до моего дня рождения мы поедем в Диснейленд. Там мы будем неделю, потом полетим туда, где у нас много могил. Будем посещать кладбища, покупать цветы, класть их на солнце, где они сразу же умрут.
Ненавижу кладбища. Ненавижу бабушку Джори, которая меня не любит, «потому что не рожден для танца».
И снова она зацеловала меня:
— Барт, расскажи своим родителям, что… у тебя в жизни и так было слишком много могил. Скажи им, как тебя это удручает.
— Не станут и слушать, — устало сказал я. — Они даже не спросят, что я люблю и что не люблю. Они только говорят, что я должен делать.
— А я уверена, что они послушают, если ты расскажешь им о своих снах, где ты видишь себя умершим. Тогда они поймут, что слишком часто таскают тебя по кладбищам. Расскажи им всю правду.
— Но… — запинался я, не зная, как это совместить, — но… я хочу в Диснейленд!
— Скажи им, как я тебе посоветовала, а я уж позабочусь об Эппле.
Я почувствовал отчаяние. Раз я передоверял воспитание Эппла кому-то другому, значит, он больше уже не будет мой. Я хотел, чтобы он был только мой, полностью мой…
Я зарыдал от беспомощности, оттого, что жизнь так сложна. Но я сбегу, раз я решил, так и будет, я обязательно сбегу…
Мы снова качались в кресле, и бабушка нашептывала мне, что мы с ней на корабле, и плывем по бурному морю к прекрасному спокойному острову…
… Когда я сошел на остров, я не мог стоять или даже сохранить равновесие… Она исчезла. Я — один. Совсем один. Как на чужой планете, а на Земле меня ждет Эппл. Бедный Эппл. Он умрет в одиночестве.
Я проснулся и в панике подумал: где я? Отчего все так состарилось? Мама — отчего у тебя лицо покрыто черным?
— Просыпайся, милый.